Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов Страница 27

Мои размышления были прерваны стрельбой, потом шумом идущих по дороге немецких солдат, были слышны их гортанные выкрики «Шнель, шнель". Я решил, что это немецкие солдаты ведут наших в плен. Держа револьвер в руке, я ждал, что меня обнаружат, но постепенно шум удалился, окрики затихли, группа прошла в деревню. Осматриваюсь, кругом тихо. С медленным сгущением сумерек усиливалась моя надежда на то, что немцы меня не обнаружат. Чтобы не выделяться в темноте белым бинтом, я натер бинт землей, и он стал серым. Когда наступила полная темнота и на небе заблестели звезды, я пополз в том направлении, куда ускакали бойцы, — на восток. Полз, волоча раненую ногу. Сад имел уклон к небольшому ручью, а за ним через небольшую зеленую лужайку виднелся массив ржаного поля. Но только я подполз к ручью, как на меня напал кашель; я закрывал рот пилоткой, ложился и плотно прижимал лицо к земле, старался кашлять потише, но не мог сдержаться и все кашлял. О голоде я и не думал, а ведь не ел уже третий день! Перебравшись через ручей, я пополз по узкой тропинке, ведущей на юго-восток (сориентировался я по Полярной звезде). Сколько времени полз, я не замечал. Это была третья или четвертая ночь без сна. От усталости я забылся коротким тревожным сном, а проснулся от шума приближающихся шагов. Ко мне подошли два бойца, и один наставил на меня винтовку со штыком, думая, что перед ним немец. Они посмотрели на меня и предложили идти с ними, но я ответил, что ранен, идти не могу, указал, какого направления надо придерживаться, и они скрылись во ржи. Я же пополз дальше. К рассвету тропинка вывела меня на широкую наезженную дорогу, проложенную через болотистую низину.

Приют на день я нашел на бугорке среди плотных кустов ивняка и высокой осоки, причем тянущийся за мной через болото след на осоке от сбитой росы и помятой травы, я выправлял найденной палкой. Долог был этот августовский день. Я лежал и ощущал счастье, что вырвался из опасного положения, хотя не представлял себе, что ожидает меня впереди. В кармане вместе с партбилетом у меня хранился литер на проезд пароходом от Куйбышева до Вольска; я понял, что он мне больше не потребуется, и порвал его на мелкие кусочки. Были у меня и деньги, бумажные и монеты, их я сохранил. Вода вокруг была, я напился, и голод стал давать о себе знать, но это как-то не пугало. Надежда догнать свои войска не покидала меня. Несколько раз я осторожно выглядывал через кусты и осматривался. Кругом не было никакого движения, не было слышно шума боя. Очевидно, наши части отошли уже далеко.

Постепенно сгустились сумерки, за ними наступила темнота. Тогда болотные кусты ожили: было слышно, как люди выводили из кустов коней и шли к югу. На востоке вдалеке была деревня. Когда стихли шаги уходящих, тронулся в путь и я — навстречу большому лесу, куда ушли все. Из леса в небо часто взмывали ракеты, освещая подступы к нему; при каждом взлете ракет я ложился на землю, а потом продолжал путь. Шел я с уверенностью, что в лесу немцев немного и оставаться до утра они там не будут. Нога болела терпимо. На опушке леса при свете ракеты я увидел, что на земле лежит лента бинта, изображающая стрелу, направленную в сторону леса: очевидно, кто-то позаботился о своих этим сигналом. Лесом я решил ночью не идти, переночевал в нем, а с рассветом пошел к востоку и вскоре обнаружил проходящую через болото наезженную дорогу, по которой, судя по следам, недавно отходили наши части. Иду по ней, шлепая по воде, и вдруг слышу, что кто-то сзади меня тоже идет по воде. Я сразу сошел с дороги влево, встал за плотный ивовый куст, взял наган в руку и жду. Вижу, идет красноармеец с шинелью в руках, без оружия. Я тихонько окликнул его из-за куста, он подошел и рассказал о себе. Он повар, приготовил обед, а тут немцы нагрянули, он не успел винтовку схватить и убежал в лес, захватив с повозки в кустах шинель помкомполка по хозчасти и две банки консервов. Утром сегодня он вышел на опушку леса к одинокому дому с садом и решил нарвать яблок. «Рву и вижу: идет немец и кричит мне: «Русь! На плен!» Я ему: «Пошел ты...» — и убежал, пока немец бегал в дом за оружием. Плутал в лесу и вот вышел на эту дорогу. Пойду дальше». Я сказал: «Тебя немцы схватить могут, безоружного». — «Не дамся!» Он дал мне банку мясных консервов и пошел дальше по широкой болотистой дороге, — а я подался в сторону от дороги, к более сухому участку леса. Вышел в полосу редких деревьев и кустов, перешел малонаезженную лесную дорогу, раздвинул густые ветки березы и замер: на полянке — три немца. Я начал пятиться назад и осторожно ушел в кусты. Отойдя от этого опасного места, я решил вырезать себе хороший посошок (у меня был маленький ножик-складник с подпилочком), нагнул прямое деревцо и слышу шум. Вижу: лесом от болотца идут два немца с автоматами. Я спрятался за плотный куст, и они, гогоча, прошли мимо. Вот так дважды за короткое утро я мог быть убитым по своей неосторожности! Мне стало понятно, что надо спрятаться до ночи, а не ходить по лесу, подвергая себя опасности. Уйдя за болотистую дорогу в участок леса, плотно заросший кустами, я забирался в густые кусты, иду, раздвигая ветки, — и вижу нескольких вооруженных наших бойцов с командирами. Среди них один узнал меня, а немного погодя и бойцы: я был у них на огневых позициях в районе Жлобина. Группа была небольшая: капитан Бокфельд, командир батареи, старший лейтенант его батареи Божко, старший лейтенант командир взвода разведки, два бойца из его взвода, лейтенант командир стрелкового взвода Настюха, связист Шуваев и шофер. Они охотно приняли меня в свою группу, и нас стало 9 человек. Все имели оружие. Они, как и я, уже давно ничего не ели, я достал из кармана банку консервов, попросил бойца вскрыть ее, разделил содержимое на девять порций и каждому дал на листочке от куста смородины. Это хоть немного подкрепило нас.

Шепотом мы рассказываем друг другу о своих приключениях. Бокфельд вел огонь до последней возможности, и когда немцы подошли к огневым позициям, то стреляющие сняли замки с орудий панорамы и, отстреливаясь, ушли в лес. Здесь они зарыли замки орудий, оптические приборы и встретились со своим комбатом. Настюха был из полка Педоренко — это он узнал меня первым. После бомбежки он остался один, шел лесом вслед ушедшим частям. На опушке леса неожиданно встретился с легковой открытой машиной с офицерами и успел швырнуть в машину гранату. От взрыва машина заглохла, поднялись крики, а он бросился в лес...

Наша группа была одного мнения — идти вперед, догонять наши войска, а пока сидеть тихо и ожидать темноты. Кусты нас укрывали хорошо, но всем хотелось пить. Штык-кинжалом от СВТ роем ямку и, когда в ней медленно накапливается вода, черпаем банкой и пьем. Ближе к полудню слышим шум едущей машины, громкий разговор немцев, их гоготание, громыхание чем-то железным. По всей вероятности, немцы ездили в деревню за добычей и везли к себе награбленное имущество и продукты.

У меня была топографическая карта этой местности, и мы с капитаном внимательно изучали ее, намечая направление нашего движения. Когда я назвал капитана по фамилии, он мне сказал: «Не зовите меня Бокфельд, я за свою фамилию отсидел два года. Я русский пензяк, зовите меня Ивановым!» Стемнело, и мы осторожно тронулись в путь. Все, кроме меня, были обуты в сапоги, а я босиком. Бойцы дали мне две портянки, я обернул ими ноги, но обертки не держались на ногах, и я их снял. Капитан впереди, я за ним, остальные шли гуськом друг за другом. Вышли из леса, шагаем по сжатому жнивью, перешли небольшой ручеек, потом долго шли низменным болотистом лугом и вышли к маленькой деревеньке. За деревней, на берегу речки, попали на грядки с огурцами. Пошарили по ботве и нашли несколько маленьких огурчиков — всем по одному досталось. Подкрепились огурчиками — и опять шагаем. Всю ночь мы шли по безлесному пространству и к рассвету 19 августа оказались около Буды-Кошелевой.