Кровь - Анатолий Азольский Страница 24

Ни облачка на небе, бескрайняя синь, отразившая в себе Балтийское море, густую голубизну елей и сосен, обступавших дом, в котором поздно проснулся скромный германский труженик Фридрих Вислени. Позавтракал, отстраненно выслушал берлинскую сводку. Все его дела на этой земле завершены, так стоит ли вникать в тоскливую белиберду министра пропаганды, у которого он перенял жесты. Однако выслушать ассистентов надо, и те напомнили: до самолета — два с половиною часа, все нужные приготовления сделаны. Прислушался: старый дом поскрипывает, окно открыто, робкий гул хвойной гряды что-то напоминает, что-то навевает…

Тишина и в квартире Скаруты, из окна видны горожане, еще не ведающие, что ждет их завтра.

Дверь хлопнула на гулкой лестничной площадке, капитан Клемм, посланный судьбой, чтоб на два-три дня раньше срока кончилась война, выскочил на улицу, махнул рукой извозчику и покатил куда-то. Наверное, к связнице, которую по просьбе Скаруты выследили, довели до дома ее в Берестянах. Но скорее всего помчался Клемм к многооконному дому напротив «Бристоля». К каждой двери там не приставишь автоматчика, летящую в Вислени гранату не перехватишь, во двор бывшей гостиницы машина Вислени не въедет, остановится у подъезда — и тут-то как из-под земли выскочит веселеньким чертом этот вездесущий капитан Клемм. Действуйте, капитан, дерзайте, на вас смотрит вся Европа, измученная войной и страждущая мира.

Кофе, сигарета, бритье; мягкий, мечтательный полдень, воздух…

Тугой воздух врывался в «опель-адмирал» Фридриха Вислени, ветер и запахи моря взывали к смирению перед вечностью. Что люди, что судьбы их перед ширью и глубиною вод, царствовавших на Земле во много раз дольше, чем суша, на которую выползли миллионы лет назад водоросли, ставшие папоротниками, гадами, птицами, животными, и что сейчас эти миллионы, раз уже 14.10 и счет жизни пошел на минуты. Однако, однако…

Однако: самолет-то — не личный Вождя, как предполагалось еще вчера. Вожди — что тот, что этот — имеют обыкновение особые милости оказывать тем, кого они приговорили к смерти, это даже более чем традиция, началу которой положил Иудин поцелуй, все гораздо сложнее: на смерть отправляют любимцев, точнее — любимчиков, и по языческому обряду они должны уходить в мир теней без ненависти к убийцам, по возможности с женами, слугами и знаками почитания. Неужели казнь отложена? К чему бы это?..

Неслышный вздох облегчения…Нет, все в норме: на аэродроме никого из военных и гражданских чинов, никто не захотел проводить лучшего Друга Вождя в последний путь — в соответствии с германороссийским этикетом. Пилот представился — ветеран, из авиадивизии «Кондор»; улыбка естественная, белозубая, выговор саксонский. Долго гонял моторы на земле, самолет прокатывался и замирал, готовясь к прыжку под облачко, единственное на небе, приползшее с юга, — уж не из того ли города, где сейчас ждут его?..

Ждали. Все ждали. Едва самолет с Фридрихом Вислени оторвался от бетона кенигсбергского аэродрома, как вернулся Клемм — и не в коляске, а за рулем Бахольцева «майбаха». Въехал во двор, что-то сказал часовому — видимо, приказал охранять машину. Еще бы, еще бы — надеется благополучно унести ноги, готовится в дальнюю дорогу, заправился бензином. Учитывает, стервец, время, сейчас отдохнет перед акцией, все у него рассчитано по минутам…

Капитан Клемм легко взбежал по лестнице на этаж, и Скарута глянул на часы — самолет Вислени шел на посадку в Ганцевичах. Можно, пожалуй, немного отдохнуть. Еще раз кофе, сигареты «Мемфис», настоящие египетские, от тестя, скоро сорокалетие, которое придется встречать наедине с собой, для чего и французский коньяк, и эти сигареты, дымок их напомнит о «Кайзерхофе», о бременской студентке. Вообще же, сейчас — хорошую бы порцию жаркого, с завтрака прошло уже почти шесть часов, уже ровно половина седьмого, Вислени сидит с офицерами в штабной столовой и нахваливает консервированные бобы с соевой подливкой. А капитан Клемм даже шорохом не обнаруживает себя, притворяется спящим котом, позволяя мышке своевольничать, резвиться до 23.30…

Полковник Ламла счел нужным восхвалить высокого гостя за его чуткое внимание к быту военнослужащих, но осторожности ради начал со славословий в честь Вождя — и почти одновременно зазвенел колокольчик у двери, смолк и вновь наполнил квартиру тревожным предчувствием, потому что послышались торопливые шаги спускающегося по лестнице человека. Скарута на цыпочках приблизился к двери, в руке — пистолет. Почти не дыша, вслушивался и гадал: уж не подвешено ли снаружи что-нибудь взрывное? Подскочил к окну: нет, из дома никто не вышел, хорошо просматривались машины во дворе и у подъезда, «майбах» как стоял, так и стоит. А уже — 18.40…

Время шло, опасения не убывали, но уже ясно: к дверям его подходил человек, живущий этажом или двумя ниже, тот же Клемм, возможно. И Скарута вновь стал у двери. Раздался женский голос — соседка, жена какого-то чина из батальона и заодно телефонистка там же, с нею подруга, обе пошли вниз, не заметив ничего необычного, и когда женщины показались на улице, Скарута рывком открыл дверь, от себя, наружу — и увидел на лестничной площадке обыкновеннейший и безобидный предмет, иллюстрированный журнал, засунутый в ручку двери и при открывании ее упавший. На обложке — идол недели, фельдфебель, поджегший пять танков: скромная улыбка героя, залихватский наклон пилотки. Первая страница, вторая, ничего примечательного, но и пролистывать не надо, потому что в журнале отмечено закладкой нужное для чтения место. Скарута глянул — и мгновенно вспотел. Он понял, где и когда будет убит Вислени. Догадался он и о том, что член ВКП(б) Клемм изменил большевистской партийной присяге и, зная место и время не им совершаемого убийства, подметным журналом этим предлагает майору Скаруте вмешаться в ход событий, схватить убийцу за руку, спасти Вислени жизнь.

От журнала надо избавиться, немедленно сжечь, изорвать, уничтожить, но и с Клемма нельзя спускать глаз: капитан, видя бездействие его, Скаруты, сам бросится в клуб железнодорожников, — уже 18.50, с минуты на минуту Вислени покинет штаб и направится к месту священнодействия.

Так и есть: дверь этажом ниже хлопнула, капитан Клемм выскочил из квартиры, устремляясь… куда?

Скарута торопливо спустился за ним. Ожидал, что Клемм свернет во двор, к «майбаху», но тот топтался у подъезда, высматривая извозчика.

— У меня «хорьх», — подошел Скарута, держа в руке журнал. — Куда поедем?

— В штаб!

Тутто Скаруту и пронзило: ну конечно же — в штаб ехать надо, в штаб! И не только Клемму, но и ему: алиби! Через один час десять минут Вислени будет убит — и тогда Готтберг по минутам будет выверять, кто где был 13 сентября 1943 года в 20.00 по местному времени, — и надо зрительно или документально зарегистрировать себя где-либо.

Сели в машину.

— Это не вы мне подбросили журнал?

Клемм глянул на него с удивлением.

— Солдат из штаба принес… Я полагал, что он ошибся, и направил его к вам.

Журнал полетел на заднее сиденье, развернутый на фотографии: старший лейтенант, несущий сумку с дарами Вислени, снимок сделан не в Минске, когда-то раньше, и подбросивший журнал человек открытым текстом вопил — сумка взорвется! В тот момент, когда ее станут открывать!..