"Волкодавы" Берии в Чечне. Против Абвера и абреков - Юлия Нестеренко Страница 23

Еще громче и настойчивее повторяю «Но, скотина!» и бью пятками по его крутым бокам, однако упрямое животное чувствует неопытного всадника и никак не желает подчиниться. Чермоев разворачивается, рысью подлетает к нам и стегает по крупу моего коня ногайкой. Конь от неожиданности приседает на задние ноги, затем резко берет с места в карьер, меня отбрасывает назад, я инстинктивно клещом вцепляюсь в гриву и роняю поводья. Меня спасает Петров, он укоризненно глядит на Аслана и берет мою лошадь под уздцы. Они с Нестеренко дают мне несколько уроков верховой езды, и дело постепенно идет на лад.

Однако непросто быть ковбоем! И как это они умудряются бодро скакать через прерии весь день напролет?! Уже через час такой езды у меня жутко болят ноги, да и вся нижняя часть тела, отбитая жестким казацким седлом, поэтому я даже радуюсь, когда при переправе через бурную горную речку приходится спешиться и вести коня в поводу.

Река течет по дну довольно глубокого каньона, на десятиметровой высоте натянут подвесной мост, он раскачивается, словно маятник, половина досок из настила отсутствует, сквозь прорехи виден ревущий внизу поток. Мой конь испуганно пятится, натягивает повод и упирается всеми четырьмя копытами. Аслан вздыхает, велит мне идти вперед, а сам ласково гладит коня по холке, шепчет ему на ухо что-то успокаивающее, и — о, чудо! — конь послушно следует за ним!

Далее тропа становится слишком крутой, чтобы ехать верхом, и мы следуем пешим порядком, растянувшись по склону длинной цепочкой. Чермоев ведет моего коня, а я шагаю без забот, любуясь окружающим пейзажем. После боя на башнях я просидел взаперти около месяца (поездка на горное плато для встречи самолета не в счет, я тогда ехал пленником со связанными руками). Теперь радуюсь относительной свободе, с наслаждением вдыхаю пряный горный воздух и с любопытством оглядываюсь по сторонам. Мы поднялись уже довольно высоко, под нашим взором с высоты птичьего полета открывается живописный вид на ущелье: внизу узкой серебристой лентой струится река с рассыпанными вдоль нее кубиками саманных домиков. От домишек вверх по склону уступами поднимаются террасы с посевами кукурузы — горцы выращивают ее вместо хлеба.

За месяц моего плена в горы успела прийти осень: листья пожелтели, но еще не опали, и лес стоит разукрашенный в различные оттенки от золотисто-желтого до багряного и светло-коричневого. В колючих зарослях созрела ежевика; на ходу срываю темно-фиолетовые, похожие на малину ягоды и смакую их вкус на языке. Вот и кизил, его удлиненные алые ягоды смотрятся на кусте как капли крови, а на вкус они кисло-сладкие. Остро пахнет прелой листвой и грибами, наверное, можно было бы легко набрать целую корзину. Но чеченцы грибов не собирают, говорят, что они от шайтана.

— А ну шагай быстрее, ты не на прогулке, — тычет меня в спину стволом автомата Чермоев.

Вспоминаю, как он только что ласково разговаривал с лошадью, и начинаю тихонько напевать старую песню, что слыхал от абреков:

«Уж лучше родиться б нам вольными конями, чем человеческими сынами: ведь даже злодеи берегут коней…»

В ответ на это капитан ухмыляется почти добродушно (вы можете себе представить добродушно ухмыляющуюся чабанскую овчарку? Такого огромного, лохматого волкодава с клыками почти по три дюйма? Но Аслан в своей мохнатой папахе вызывает именно такую ассоциацию!).

Наконец доходим до покинутого жителями высокогорного аула: его окрестности густо покрыты глубокими воронками от авиабомб, большинство домов разбито, от них остались только прямоугольные основания высотой не более полутора метров, сложенные из подогнанных друг к другу глыб дикого камня. Когда я очутился здесь впервые, то был очень удивлен. Зачем понадобилось люфтваффе бомбить этот затерянный в горах маленький поселок?! Но как оказалось, аул бомбила советская авиация, таким образом рассчитывали расправиться с бандитами. Заметно, как быстро развалины зарастают травой, и скоро эти уродливые шрамы на теле земли затянутся пышным ковром растительной жизни. Однако не скоро заживут раны в памяти народа.

Опираясь на запомнившиеся мне ориентиры, легко нахожу нужный дом и тайник в засохшем колодце. Красноармейцы под командованием довольного Чермоева извлекают замотанные в промасленные тряпки 5 ручных пулеметов, 10 автоматов, 56 винтовок, большое количество взрывчатых веществ и множество ящиков с боеприпасами.

— Вот это улов! А почему же вы сразу не передали это повстанцам? — недоумевает Петров.

— А наш командир так и не смог наладить связь ни с Шериповым, ни с Терлоевым, — отвечаю я. — Ведь наш самолет подбили, и десант был выброшен далеко от запланированного места. Шмеккер через переводчика нашего отряда Ваху, уроженца Чечни, связался с какими-то его родственниками в банде. Но мы с Гюнтером быстро поняли, что братья Вахи были обычными дезертирами и мародерами. Однако наш уголовник Хайнц быстро нашел с ними общий язык, и они вместе начали грабить мирное население, а Шмеккер тем временем бодро рапортовал в абвер о подготовке вооруженного восстания в тылу Красной Армии. Нам прислали оружие, но у нас не было завербовано столько сторонников! Впрочем, Гюнтер начал было налаживать какие-то связи с настоящим подпольем, но тут мы попали в плен.

Прежде чем пуститься в обратный путь, садимся перекурить: русские достают кисеты с махоркой и ловко крутят козьи ножки. Сидящий рядом со мной весельчак и балагур с украинской фамилией Чобот любезно предлагает закурить и мне, но я отказываюсь. Немецкие сигареты я изредка курил, но русский деревенский самосад — это нечто непереносимое! Табачный дым густыми кольцами поднимается вверх, русские солдаты негромко переговариваются между собой, сетуют на знойно палящее, стоящее в зените солнце. Меня тоже разморило на солнцепеке, прислоняюсь спиной к остаткам каменной стены и прикрываю глаза.

Неожиданно в полуденную тишину врывается тревожный крик часового и резко обрывается на высокой, звенящей ноте… буквально через секунду со всех сторон одновременно раздается оглушительный винтовочный залп, несколько бойцов НКВД сразу падают, сраженные наповал.

С хриплым воплем «Смерть неверным!» из-за кустов выскакивают бородатые мужчины с винтовками наперевес.

Рядом с нами корчится в пыли смертельно раненный красноармеец, меня спасло то, что Асланбек упал на меня, и, прижав всей своей тяжестью к земле, буквально своим телом прикрыл от пуль. Правильно, полковник строго-настрого приказал беречь радиста от всяких случайностей: ведь ненавистный Чермоеву фриц — ключевая фигура в радиоигре.

— Это ты завел нас в засаду, я предупреждал Петрова, что фашистам нельзя доверять! — орет на меня Чермоев.

— Как бы я смог сговориться с абреками, рассудите здраво! — пытаюсь оправдаться, а сам думаю: «Вот уж нашел приключение на свою задницу, сказав чекистам про склад. Теперь бандиты перестреляют всех: на мне русская гражданская одежда, я для абреков всего лишь один из ненавистных русских оккупантов».

Окружающие нас чекисты спешно отползают за подходящие укрытия и занимают круговую оборону. Капитан показывает мне глубокую воронку от бомбы, и мы вместе скатываемся в нее; там уже сидят ефрейтор Чобот и Нестеренко.