Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин Страница 23

– Ерунда, – отмахнулся Воронков. – Патронов много к пулемету?

– Семьсот штук.

– Нормально.

– Он их мгновенно жрет, – подал голос Ходырев. – На один бой не хватит.

Назначенные Елховым сорок пять минут тянулись бесконечно. Воронков торопил Митрохина, но ротный командир приказы исполнял четко и коротко ответил, что еще рано.

– Александр Кузьмич, идем, пока не поздно. Кто такой Стрижак? За роту ведь ты отвечаешь, а не всякие там особисты.

– Поэтому здесь и нахожусь, – ответил твердолобый Митрохин.

Медлить дальше было опасно. Немецкие саперы ковырялись в километре отсюда, один грузовик куда-то исчез.

– Мы же потеряем роту! – воскликнул политрук.

А чумазый Ходырев снова вмешался без спроса и заверил обоих:

– По следам отыщем, я же охотник.

Капитан Митрохин избавился наконец от всяких сомнений. Может, к лучшему, что остатки роты возглавил боевой и решительный командир. А у него такая судьба, заносить хвосты, командовать небольшой группой. Он злорадно наблюдал, как политрук все больше распаляется и без конца смотрит на часы. Это тебе не на митинге речи говорить! И уверенный в себе капитан объявил по истечении положенного срока:

– Всем оставаться на местах. Ждем еще четверть часа.

Воронков лишь всплеснул руками от возмущения, но его не поддержал даже обозленный на весь мир старшина Глухов. Как сидел вместе с помощником у «максима», так и продолжал. А недоумок Ходырев даже усмехнулся, не понимая обстановки. Лишь Иван Межуев проявил тревогу, но права голоса не имел. Ему оставалось в очередной раз протереть пулеметную ленту и, вздыхая, ждать команду.

Порой считаные минуты меняют судьбы людей. Если бы группа прикрытия отошла раньше, возможно, все бы остались живы. Но ситуация стала резко меняться.

Борис Ходырев улыбался, вспоминая, как его провожали в армию. Он крепко выпил и пошел с девушкой, ожидая, что перед уходом на фронт ему разрешено все. Но этого не произошло. Девушка позволяла себя целовать, трогать грудь, но большего добиться не удалось. В конце концов, он утомился и заснул. Утром не мог вспомнить, было у них что-то или нет. Подруга спала рядом полураздетая. Борис осторожно разбудил ее. Вместо ответа девушка вздохнула:

– Теперь нам пожениться надо.

– Ну, и поженимся, – растерянно ответил Ходырев.

– Ох, и дурак ты, Борька. Тебя возле клуба ждут, в армию идти пора. Вставай, свадьба отменяется.

Вот так его напутствовала подруга. Обещала ждать, но сказано было на ходу, без особых эмоций. Не слишком надеялась она на возвращение парня. Все, кого призывали из села раньше, сгинули, даже писем от большинства не пришло. Вернулся лишь контуженый одноклассник Витюля. Он и до этого был какой-то странный, а сейчас и вовсе заговаривался. Ходил по улице желтый, худой и повторял без конца:

– Окопы рыли, а самолеты летят… у-у-у…

– Страшно было? – спрашивали его.

– Высоко летят, а звон от земли идет… у-у-у…

– Испортили парня, – плакала мать, ее утешали, пусть хоть такой вернулся, другие своих детей вообще не дождутся.

Тем временем немецкие саперы размечали линию полевых укреплений. Фельдфебель, их командир, решил еще раз объехать окрестности и кивнул солдату, приказывая сопровождать. Чешская «Шкода» катила по проселку, сближаясь с высохшим руслом речки. Пути врагов неуклонно сближались. Ни Митрохин, ни фельдфебель, ехавший в «Шкоде», не желали схватки. Но судьба решила все по-своему.

Небольшой грузовик вымахнул на берег и остановился. Удивительно, но на расстоянии полусотни метров немецкие саперы еще не видели русских. Фельдфебель зачерпнул щепотку земли и растер ее пальцами. Глина, песок, крупинки желтой соли, в такой почве ничего расти не будет. Шофер, светловолосый, в расстегнутом кителе, задумчиво курил. Солдат в кузове, встав во весь рост, разглядывал унылую осеннюю равнину, не было видно даже человеческого следа.

Он вдруг почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел громоздкий пулемет со щитком. Русский вроде не собирался стрелять, но солдата пробил холодный пот. Он стоял, как живая мишень, и погибнет первым, если начнется бой. Солдат мучительно раздумывал, что делать дальше. Надо оставаться спокойным… надо. Но воображение услужливо рисовало страшную картину: русский нажимает на гашетку, и пучок раскаленного металла пробивает грудь. У солдата не выдержали нервы, он молча упал на дно кузова.

От звучного шлепка встрепенулся шофер, мгновенно повернул ключ зажигания и разогнал обороты двигателя, готовясь рвануть с места. Обернулся фельдфебель, опытный вояка, никогда не суетившийся попусту. Увидел русских и, не делая резких движений, шагнул к машине.

Все происходило, как в замедленной съемке. Сапер поставил сапог на подножку, водитель включил первую скорость, не отпуская педаль сцепления. Митрохин осторожно махал ладонью – убирайтесь, мы не будем стрелять. И старшина Глухов понимал, что не надо ввязываться в бесполезную драку. Саперы не представляли для роты опасности, но лучше их не дразнить. Разойдемся мирно.

Старший политрук Воронков потерял выдержку. Он первый раз видел врага так близко. Почти в упор. Судорожно сглотнув, Воронков нажал на спуск. Длинная очередь ударила огненным клубком, громко лязгал затвор, гильзы звякали о твердую землю. Забитый пылью и вовремя не почищенный «ППШ» захлебнулся. Шофер, получивший пулю в висок, тянулся всем телом в агонии, ноги сползли с педалей, грузовик дернулся и застыл.

Фельдфебель выскочил из кабины и дал ответную очередь. Пули звякнули о щиток «максима», старшина Глухов надавил большими пальцами на гашетку. Фельдфебеля отбросило к переднему колесу, одновременно открыл огонь из трофейного «МГ» Борис Ходырев. Больше всего досталось шоферу, его било, разрывало уже мертвого, разлетелось пластмассовое рулевое колесо, вылетали клочья из сиденья.

Сапер, лежавший на дне кузова, спрыгнул вниз, но сумел пробежать десяток шагов. Его расстрелял в спину Ходырев. Старшина Глухов пытался оказать помощь своему второму номеру. Покойный фельдфебель стрелял метко: две пули угодили в лицо пулеметчику. Он сидел на земле, молитвенно раскачиваясь, зажав ладонями раны, из-под пальцев капала кровь.

– Ну, зачем ты шум поднимал, Виктор Васильевич? – укоризненно выговаривал политруку старшина Глухов. – Разошлись бы, и все дела.

Воронков смотрел на него бессмысленными глазами. Неожиданно для себя он стал инициатором убийственного ближнего боя, даже кого-то застрелил. Теперь политрук с запозданием соображал, что делать дальше. Уходить, конечно, уходить. Машина дымила, фельдфебель лежал в луже крови, смешанной с маслом, вытекающим из пробитого картера. На шофера лучше было не смотреть, тело словно пропустили через мясорубку – разорванный мешок плоти и клочья слипшихся волос.

– Сматываемся, – негромко командовал Митрохин. – Глухов, вынимай из пулемета затвор. Что там с раненым?