Сожженные дотла. Смерть приходит с небес - Герт Ледиг Страница 22

Жизнь обоих в тот момент зависела только от случая. Человек, который пробежал триста метров под пулеметным огнем сквозь разрывы ручных гранат по открытому полю, потом по лабиринту вражеских окопов с опасностью для жизни, а напоследок оказавшийся с гранатой в руках, которая должна взорваться через три секунды, у входа во вражеский командный пункт, становится просто машиной. Он может просто не заметить камень с носовым платком. А может и увидеть, но не понять, что это такое. Он может находиться в своеобразном опьянении от крови. Он мог бы моментально понять, что это значит, но, несмотря на это, все же бросить гранату в блиндаж, так как просто не додумался, куда ее деть. То, что русский выбросил гранату за край окопа, было просто случайностью. Все, что потом произошло, было лишь следствием этой случайности. И прежде всего тот факт, что капитан, теперь уже в качестве пленного, сидел в своем собственном командном пункте.

Сколько прошло времени, капитан не знал. Его часы пропали вместе с другими предметами. Должно быть, прошло несколько часов. Его волнение утихло. Он даже несколько успокоился. Казалось, что критический момент уже миновал. По опыту он знал, что пленных расстреливают, как правило, только во время первоначальной сумятицы. По крайней мере, здесь, в его роте. Кроме того, эти русские солдаты существенно не отличаются от его людей. Просто другая форма и черты лица. А в остальном они такие же грязные, перенапряженные и послушные. Он представить не мог, кто ими командует, но все, что они делали, имело смысл. Они обыскали его командный пункт, поделили найденный хлеб, проверили свое оружие, освободили место для раненого, принесли других и заботились о раненом из его роты, как будто он один из них. Он немного удивился их дисциплине. Они вели бой и старались его не замечать. Он почти ревновал раненого, которому они уделяли больше внимания, чем ему. Он лежал на нарах между двух раненых русских, со свернутой шинелью под головой, прикрытый плащ-накидкой. Его рука была перевязана со знанием дела. Они где-то нашли шоколад, принесли его своим товарищам, немцам тоже сунули по кусочку в рот. Повсюду горели сальные свечи, которые они принесли с собой. Свечи немного пахли, но командный пункт был полностью освещен.

И все-таки что-то было не так В окопах все еще стреляли, хотя артиллерийский огонь смолк Постоянно строчил пулемет. Дальше впереди рвались ручные гранаты. Они также не предпринимали мер для того, чтобы отправить его и раненых. Это его беспокоило. Со своей судьбой он уже свыкся. В мыслях он уже представлял лагерь, бараки, колючую проволоку и впервые за много месяцев — покой. Ни взрывов, ни воронок, ни приказов, ни ответственности. Это его утешало. Придется, наверное, слишком долго ждать свободы, но он думал, что терпения ему хватит. В конце концов, у него была возможность изучить иностранный язык и провести интересные исследования. Он вспомнил лекции, которые он читал своим ученикам в гимназии о «русском смешении народов». Теперь он снова займется мирными вещами. Он уже был далеко от своего нынешнего положения.

— Гутен таг, — сказал рядом с ним незнакомый голос.

Он испуганно посмотрел на чужое лицо. До его сознания дошло, что голос говорил по-немецки. «У них — точно так же, как и у нас, — подумал он, — пару ломаных фраз может выдать любой».

— Лейтенант Трупиков, — русский корректно поклонился.

Капитан был настолько поражен, что невольно поднялся.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал русский с подчеркнутой любезностью.

Приглашающим движением он указал на скамейку у шаткого стола, сделанного из ящиков для патронов. Капитан сконфуженно сел.

— Наш батальон имел честь атаковать ваши позиции. К сожалению, не вполне успешно. Это вы, наверное, уже заметили.

Русский взял сальную свечу, прикрепленную штыком к стене, приклеил ее к столу. У него были заметные тонкие ухоженные руки.

— Сигарету? — Он вынул портсигар, щелкнув, открыл его, протянул через стол.

— Спасибо.

Двумя пальцами капитан вынул сигарету. В портсигаре лежали сигареты известной немецкой марки. Он отпрянул.

— От одного из ваших, — пояснил русский и уверенно продолжил: — Я с удовольствием получил бы от вас пару справок. — Он сделал паузу. — Вы, естественно, можете отвечать только в том случае, если вопросы покажутся безобидными.

Он улыбнулся и открыто посмотрел капитану в лицо.

Капитан медлил. Минуту назад он готов был ответить на любой вопрос. Он — пленный и должен думать в первую очередь только о самом себе. Он капитулировал перед сержантом. Но сейчас? Манера лейтенанта говорить запутывала. С ним он должен продолжать бороться другим оружием. Это был вопрос личного достоинства.

— Я в ваших руках, — сказал он как можно более сдержанно.

— Это не будет допрос. Просто личный интерес.

Русский остановил взгляд на государственном гербе на мундире капитана.

— Почему ваши солдаты обороняются с таким ожесточением?

— Но они уже не сопротивляются. — Взгляд русского смущал его.

— И все-таки. — Лейтенант улыбнулся: — Они дерутся как черти. На переднем крае в окопах окружено подразделение и не сдается. Мне хотелось бы знать, почему?

«И действительно, стрельба все еще продолжается», — подумал капитан.

— О каком участке идет речь? — спросил он. Ему было интересно, где еще продолжается бой.

— Трудно объяснить, — ответил русский. Он взял сумку из грубой льняной ткани, лежавшую рядом с ним на скамье, достал из нее бумагу и карандаш. Улыбка с его губ пропала.

— Это позиции. — Он провел черту поперек листа. — А здесь — ход сообщения к вашему командному пункту, тогда это должно быть где-то здесь, — поставил он точку на линии.

— Значит, между ходами сообщения? — спросил капитан.

— А, да, там еще одна траншея. — Русский провел третью линию.

— А здесь еще один ход сообщения, — сказал капитан, — а в этом месте располагается еще один блиндаж.

— Гм. — Русский бросил быстрый взгляд. — Вот здесь и находится одно из ваших подразделений. И не хочет сдаваться.

— Их положение безнадежно? — Потеряв мысль, капитан разглядывал чертеж.

— Да. Мы уже стоим западнее высоты. Я думаю, это вашим людям тоже известно. Но они продолжают драться. Мне это непонятно. — Трупиков подумал о двух танках, которые четверть часа назад вместе с бетонным фундаментом и мачтой высокого напряжения взлетели на воздух. Он знал, что высота теперь снова стала ничейной землей. Может быть, скоро оттуда снова начнет стрелять немецкий пулемет.

— В моей роте — простые люди. Каждое командование использует… средства пропаганды. Вы понимаете меня? Для солдат это не просто. — Капитан избегал смотреть на собеседника.

Он напряженно глядел на огонь сальной свечи.

— Вы подразумеваете страх плена?

— Да, может быть, у людей сложились ложные представления.