Завещаю вам жизнь - Владимир Прибытков Страница 2

Он так и сказал «по войне», а не «по фронту», и она поняла, что это не оговорка, и с трудом подавила радость.

На Берлин падал частенький мокрый снежок. Редкие прохожие торопились добраться до дому.

— Собственно, вы меня знаете... — сказал унтер-офицер. — Правда, под другим именем. Вы помните «Француза»?

— «Француза»?

— Это я. А вас я знаю как «Альфу».

— Вы меня с кем-то спутали все же... — сказала она. Унтер-офицер кивнул.

— Мне приказано сослаться на Эрвина, назвать свой псевдоним и ваш. У Центра не было другого выхода. Чтобы вы окончательно поверили, я должен назвать день вашего прощания с Эрвином. Это двадцать пятое сентября.

— Наконец! — вырвалось у нее. — Наконец! Вы видели Эрвина?.. Нет?.. Но откуда?..

Унтер-офицер ласково сжал ее локоть. Глаза у него были добрыми и печальными.

— Об этом долго рассказывать, — сказал он. — Лучше поговорим о моем задании.

Стало ясно: откровенничать «Француз» не уполномочен.

— Хорошо, — сказала она. — Ваша рация цела? -Да.

— Документы?

— Пока в порядке. Видите ли, я нахожусь в отпуске. Отпуск самый настоящий. Но через десять дней надо возвращаться в часть. Я должен уйти с квартиры жены и устроиться где-нибудь поблизости.

— Понимаю.

— Приказано передать: телеграммы были очень ценными, помогли, Центр ждет новой информации.

— Спасибо, — сказала она. — Если бы вы знали, как я... У нас столько сведений! Если бы не утрата связи, не ваше исчезновение... Меня мобилизовали, — сказал «Француз». — А ведь предупредить вас я не мог.

— Теперь вы будете не только забирать информацию, но и передавать мне приказы Директора, — сказала она. — И почтовые ящики будут другими. А квартиру и документы я найду, товарищ!

«Француз» снова сжал ее локоть.

Соблюдая правила конспирации, они больше не виделись.

Она убедилась, что «Француз» остался прежним: связь с Москвой работала бесперебойно.

Как же можно забыть тот холодный январский вечер?!

Как можно поверить, что «Француз» заговорил?!

Но отметать подозрения она не имела права, как вообще не имела права на малодушную сентиментальность: пытать в гестапо умели.

Машина вырвалась на площадь. Она узнала Александер плац. Так. Значит, полицейпрезидиум. Въехали под арку длинных, узких ворот. Во внутренний тесный дворик.

Их машина была не единственной. Одетых как попало людей выталкивали еще из четырех.

Ни одного знакомого.

В ней сразу проснулась надежда.

— Быстро! — занервничал агент с глазами-дырочками.

От толчка в спину едва не потеряла равновесие. Сделала несколько мелких шагов, выпрямилась.

Агент показывал дорогу.

Подняла голову, пошла за ним по черному, мокрому после недавнего дождя асфальту к обитой коричневым дерматином двери в красной кирпичной стене.

Полутемный коридор привел в огромную комнату, освещенную тремя лампочками без абажуров. В комнате длинные канцелярские столы, деревянные скамьи без спинок. За столами полицейские чиновники, на скамьях, охраняемые агентами, одетые как попало люди.

Агент с глазами-дырочками указал на отдельную скамью, подошел к пожилому чиновнику с блестящими залысинами.

Чиновник при первых же словах агента поднял голову, поглядел на нее. Поднялся.

— Одну минуту — сказал он агенту. Уходя, боком, по-птичьи, еще раз взглянул на нее. Это обеспокоило. Они ничего не знают! - сказала она себе. - И не могут знать!

Сидела прямо, сжав губы.

Напротив скамьи, в простенке между узкими окнами, висел поясной портрет Гитлера: правая рука судорожно сунута за борт френча, в крысиных глазках ненависть и затаенный страх, большинством принимаемые за решимость. Портрет обреченного.

В комнату ввели высокую белокурую даму в норковом манто и низенького упитанного мужчину в зеленой охотничьей куртке поверх сиреневой шелковой пижамы.

Мужчина был незнаком, в даме она узнала одну из самых модных танцовщиц.

Осторожно перевела дыхание, скрывая облегченный вздох: хватают кого попало, значит, ничего опасного...

Танцовщицу повели в дальний конец комнаты, «охотника» усадили неподалеку. Они встретились взглядами.

«Охотник» посмотрел, словно сфотографировал. Сделал снимок — стал безразличным, отвел глаза — чистые, серьезные. Глаза товарища. Что же случилось?..

Вернулся чиновник с блестящими залысинами. Не один. За ним шагал худосочный юнец в черном мундире.

Агент с глазами дырочками щелкнул каблуками. юнец, обшарил ее взглядом. Так точно, - отрапортовали глаза-дырочки.

— бумаги изъяты?

— Все здесь...

Юнец провел рукой по гладким русым волосам- со мной, - сказал юнец.

— Входите.

Она вступила в клетушку, некое подобие приемной, но совершенно пустую, глухую. В клетушке имелась еще одна дверь, и юнец нажал на ручку.

— Сюда.

За дверью открылся длинный кабинет. От порога в кабинет вела серая дорожка. Дорожка утыкалась в широкий стол, перед которым одиноко стоял обычный венский стул. В правом углу кабинета — приземистый сейф, в левом — окно с решеткой, прикрытое зелеными портьерами. У окна, спиной к нему, человек среднего роста в штатском. Возле самой двери, слева, маленький столик с табуретом для секретаря или как это здесь называется...

Лампы не горели. В кабинете плавали сумерки.

— Идите! — приказал юнец.

Сам он, прикрыв дверь, уселся за маленьким столиком.

Она осталась стоять на серой дорожке. Человек у окна тоже не двигался, разглядывая ее.

Потом медленно поднял руку, щелкнул выключателем. Под высоким потолком вспыхнула яркая лампа. Она увидела наконец лицо человека у окна.

Серое лицо служаки, редко бывающего на воздухе. Редкие серые волосы. Морщинистый кадык. Серые зубы. обнажившиеся в деланой улыбке.

— Ну, вот и мы, фрейлейн Штраух! сказал человек с серым лицом.

Он направился к столу, положил на зеленое сукно костлявые кулаки, выжидательно взглянул на нее. потом на венский стул.

Вы следователь? — резко спросила она.

— Совершенно верно. Садитесь.

— Я протестую против моего задержания и требую объяснить, почему меня арестовали? — не повышая голоса сказала она.

Человек с серым лицом покачал головой:

— Не волнуйтесь, фрейлейн Штраух, — сказал он и опять показал зубы.

— Я требую, господин...