Трагедии Финского залива - Андрей Платонов Страница 2

Теперь несколько слов о доступности архивных материалов. Абсолютное большинство документов, попав в ЦВМА в 40-е годы с грифом «секретно», так по сей день секретными и остаются. Сами понимаете, сколько в связи с этим возникает проблем. Правда есть один момент который частенько облегчает участь исследователя. Дело в том, что в то время, как один экземпляр какого-либо документа в архиве секретный, другой экземпляр этого же документа, например, в библиотеке Военно-морской академии, уже лет десять как рассекречен. Вот и маневрируем на так называемом правовом поле, которое чаще смахивает на минное.

Наконец, есть еще один аспект работы с архивными документами. Некоторым представляется, что ссылка на какой либо фонд — это что-то вроде гарантии достоверности. Но абсолютное большинство документов носит исключительно субъективный характер, писали их такие же люди, как мы с вами. Иногда нам кажется, что война — это одно большое сражение в котором военнослужащие непрерывно участвуют. Однако это совершенно не так. Как показали исследования, среднестатистический советский солдат в 1943–1945 гг. находился непосредственно в боевых действиях порядка 15 % времени, а остальное — это формирования, передислокация, отдых, излечение в госпиталях, обучение на курсах и т. д. Для большей убедительности возьмем пример, более близкий нашей теме. Одной из наиболее активных подводных лодок на Балтике являлась Щ-303. Провоевав от первого до последнего дня войны, она совершила пять боевых походов общей продолжительностью 157 суток, то есть непосредственно в боевых действиях она участвовала где-то 11 % от времени всей войны. У других кораблей, особенно боевых катеров, на других флотах эта цифра будет больше, и значительно, но если разберемся более подробно, то получится, что каждый, отдельно взятый моряк, прошедший всю войну, непосредственно находился в боевых действиях, как правило, не более 30 % военного времени. Если уж заговорили о подводниках, то больше всех из командиров советских подводных лодок в боевых походах провел И.Ф. Фартушный — 305 суток. Погибнув в январе 1944 г., непосредственно «на передовой» он провел порядка 34 % военного времени. А сколько военных вообще непосредственно не участвовали в боевых столкновениях?

Вышеизложенным хотелось как бы обосновать лишь одну мысль — пребывание человека на войне состояло не только из хождения в атаки. По-видимому, нам надо понять, что на войне люди не только воевали, но просто жили. И там присутствовали все те же атрибуты бытия, что и у нас с вами сейчас, в мирной жизни. Они также конфликтовали с начальниками, праздновали дни рождения, конспектировали классиков марксизма-ленинизма, «ходили по девочкам», писали опостылевшие отчеты и донесения… Это были обычные советские люди, большинство из которых в военную форму одела война, и они пришли в армию со всеми своими привычками и навыками. Среди них были герои и трусы, люди инициативные и пассивные, принципиальные и очковтиратели, добросовестные и не очень.

Так вот, документы, хранящиеся в архиве, писали эти самые люди, зачастую совершенно формально выполняя полученное указание, делая стандартную отписку по вопросу, суть которого они не всегда представляли. Большинству из них даже в голову не могло прийти, что написанное им донесение сохранится и его будут изучать через полсотни лет. Наконец, люди могли искренне заблуждаться в своей оценке произошедшего. Классический пример — атака подводной лодки К-21 германского линкора «Тирпиц» в июле 1942 г. Ведь, кроме того, что экипаж слышал какие то взрывы, никаких объективных фактов о поражении линкора торпедами не существует. Более того, косвенные данные как раз говорят о противоположном. Действительно, трудно себе представить, что торпедированный линкор, как ни в чем не бывало, еще в течение четырех часов продолжал движение по плану и только на долготе Варангер-фьорда, получив приказание, повернул в базу. Да и после своей гибели «Тирпиц» долгие годы лежал кверху днищем, и оно неоднократно обследовалось специалистами, которые как раз искали следы применения оружия по линкору. Но все это, как и тот факт, что десятки моряков с «Тирпица», свидетели тех событий, после войны жили в Германской Демократической Республике, не мешает некоторым нашим соотечественникам утверждать об успешности атаки К-21. И основным их аргументом является то, что так записано в одном из архивных документов. Они забывают, что наше зрение и слух — это не бесстрастные кинокамера или магнитофон: мы описываем не то, что видели и слышали, а то, что увидели и услышали, то есть восприняли. А это большая разница. Здесь очень важно понимать, что архив — это не кладезь истин, а лишь хранилище документов, которые, как правило, требуют перепроверки и тщательного анализа.

Как уже отмечалось, задача получить ответ на вопрос «Почему так произошло?» очень сложна как минимум по двум причинам. Вторая из них кроется в так называемом человеческом факторе. Исход конкретных военных действий зависит от множества причин, но основными из них являются количество и качество оружия и военной техники, а также качество людей в них участвующих. Последние также оценивается по нескольким критериям, но прежде всего это обученность всех категорий личного состава и их морально психологическое состояние. Далее мы придем к выводу, что в конкретных условиях Финского залива 1941 г. решающим фактором оказался как раз человеческий. Иными словами, понять, почему произошло то или иное событие и именно с таким результатом, можно только через анализ деятельности людей, и, как мы увидим чуть позже, прежде всего соответствующих начальников и командиров. Само по себе дело это очень неблагодарное. Хоть нас и убеждали, что мы материалисты и диалектики, воспитали-то нас идеалистами. Вспомните, что до недавнего времени являлось главным аргументом в оценке того или иного события или явления, — хорошо подобранная цитата из выступления вождя или руководящего документа. А это наряду с лозунгами типа «кто не с нами — тот против нас» привело к очень контрастному восприятию окружающего мира, в том числе людей: или красный, или белый.

Так и получилось, что у нас существовали, по сути, «святые», в чей адрес критика просто не допускалась, и имелись официально назначенные изгои, на которых можно было валить все наши неудачи. По этой причине любое критическое высказывание в адрес людей, уважение к которым у нас прививали десятилетиями, воспринимается очень болезненно. Тем более что все, кто отстоял нашу Родину в ту тяжелейшую войну, уже по определению, без всякого официоза являются людьми, заслуживающими самое глубокого уважения всех последующих поколений наших соотечественников.

В связи с этим желательно различать, когда человек совершил ошибки в силу своей халатности, трусости или каких-то чисто человеческих качеств, а когда он их совершил в силу, предположим, необученности или слабой специальной подготовки. В последнем случае необходимо разбираться, то ли это произошло из-за нежелания человека учиться или такова была система подготовки и так далее… Но при этом нельзя давать себя убедить, что, с одной стороны, тот или иной благоприятный исход из тяжелейшей ситуации — это везение, а с другой стороны, что причина потерь — это просто роковое стечение обстоятельств. По-видимому, можно сказать, что у всех потерь всегда имеется свой персональный автор.

И все-таки некие объективные факторы, явно отрицательно влияющие на деятельность командования, имелись. Например, с древних времен успех конкретной военной операции предопределялся личностью военачальника. При этом одного конкретного — единоначалие всегда являлось непременным условием организованных военных действий. Ему могли оказывать помощь советники и штабы, но он и только лично вырабатывал замысел на предстоящие действия, он руководил подготовкой к ним и нес ответственность за исход операции. А с июля 1941 г. под любым документом, кроме подписи начальника или командира, стояла подпись комиссара. И это не формальность — он был наделен практически такой же властью, что и командир.