Секретная битва - Андрей Семенов Страница 19

— Он ушел, — пояснил Коля. — Насовсем.

— Когда? — упавшим голосом спросил Валленштейн.

— Вчера. Вернее, уже позавчера. Звал меня с собой, но я не пошел с ним. А что случилось?

— Поставьте чайник, Тиму, — вздохнул Валленштейн. — Мы вам сейчас все объясним.

Коля пошел на свою кухоньку, чиркнул в темноте спичкой, открыл газ на плите и поставил чайник.

— Что все-таки случилось? — снова спросил он, вернувшись.

— Сталин подписал договор с Черчиллем, — ответил Валленштейн со своего табурета.

— Это я знаю, — кивнул Коля. — Олег Николаевич переводил мне английское радио.

— Тиму, — повернулся к нему Валленштейн. — Вы поняли, зачем мы у вас собирались?

— Ну конечно! Вы хотели заключить мир между Германией и Советским Союзом, — просто объяснил Коля.

— Вы не поняли, — вздохнул Валленштейн. — Еще неделю назад заключение такого мира было возможно, а шесть дней назад даже разговоры о таком мире потеряли всякий смысл, и он остался несбывшейся мечтой. А коли так, то Штейн и фон Гетц стали больше никому не нужны. Штейн, вероятно, понял это раньше нас, потому и сбежал, а фон Гетц был позавчера арестован. Только по счастливой случайности мы сейчас имеем удовольствие беседовать с вами в ожидании хорошего чая. Кстати, у вас уже кипит чайник.

Коля все так же в темноте сходил на кухню и через несколько минут вернулся с подносом, на котором стояли три чашки, дымящиеся изумительным ароматом. Швеция, не вступая ни с кем в войну, имела возможность импортировать чудесный чай из Англии.

— Когда он ушел?

— Тридцать первого, в обед.

— Смотрите, Конрад, как все сходится! — Валленштейн и фон Гетц повернулись друг к другу. — Утром вас арестовывают, днем уходит в неизвестном направлении Штейн, а вечером эсэсовские ублюдки хватают меня. И все в один день! Значит, у русских такой же переполох, как и у немцев!

— Если за мной так быстро прислали этих мордоворотов Кользига и Бехера, то, значит, сейчас русские будут ловить Штейна? — предположил фон Гетц.

— Не так все просто, — усомнился Валленштейн. — Штейн долго жил в Стокгольме, хорошо знает сам город и всю Швецию. Выследить его будет нелегко. А если он решит попросить политического убежища у англичан или американцев, то русские его вообще не смогут достать. Скорее всего, сейчас Олег Николаевич на пути в Вашингтон или Лондон, если уже не там.

— Тиму, — обратился к Коле фон Гетц. — Вы уже знаете слишком много, чтобы вам нельзя было доверять. Мы полностью доверяемся вам. Помогите нам, пожалуйста.

— Чем смогу — помогу, — пожал плечами Коля.

— У меня нет никаких документов. У меня нет денег. Меня ищут. Я очень опасный гость, но все равно прошу вашего гостеприимства. Разрешите мне пожить у вас несколько дней, пока все не уляжется и не появится хоть какая-то ясность во всем этом деле.

— Живите, — пожал плечами Коля.

Он ожидал, что от него потребуют каких-то нечеловеческих усилий, возможно даже связанных с риском для жизни. А тут — только пожить несколько дней. Штейн жил у него три месяца, и никто не заметил его присутствия, даже работники мастерской. Поживет и фон Гетц. Ничего страшного. Расход не велик.

— Спасибо вам! — Валленштейн и фон Гетц растроганно и с большим облегчением пожали Колину руку.

— Если честно, то я валюсь с ног от усталости, — признался фон Гетц. — Мы не спали почти двое суток.

Фон Гетц и Валленштейн, утомленные событиями последних двух суток до полного изнеможения, спали долго. Шутка ли! Арест, внезапное и невероятное освобождение, да еще и поездка на автомобиле в оба конца Шведского Королевства. По тысяче километров каждый! Для этого нужно иметь железное здоровье и железные же нервы. Не каждому человеку под силу выдержать такие испытания и не свалиться в постель с тяжелым нервным расстройством.

По холостяцкому Колиному закутку раскатывался такой храп, такой мощный звериный рык, что, услышь его тигры в джунглях, они, жалобно поджав хвосты, забились бы в самые дебри и не смели бы мяукнуть при звуке двух иерихонских труб — фон Гетца и Валленштейна.

Измотанные дальней дорогой, переполненные впечатлениями и смертельно уставшие, найдя наконец постель и приняв горизонтальное положение, они не могли уже контролировать себя, как не контролирует себя человек, заснувший после обильного возлияния или после долгой тяжелой работы.

Сначала Коля прикрыл дверь, ведущую из мастерской в спальню. Это помогло ненадолго, потому что звуки нарастали и постепенно переходили в крещендо. Тонкая филенка двери, сама являясь проводником звука, не могла сколько-нибудь сдержать ударную волну храпа и лишь тонко вибрировала под натиском очередного прилива. Так же медленно и мерно, с сатанинским шумом и грохотом накатывает на берег свои волны седой океан при шторме средней силы.

Храп звучал торжественно и распевно, как протодиакон с амвона на Пасху.

Коля пробовал было повернуть храпунов на другой бок, но это мало помогало. Через минуту храп вновь раздавался, оглушительный и трубный. Причем оба — и фон Гетц, и Валленштейн — храпели в любом положении так же, как из любого положения стреляет хорошо обученный снайпер. Бороться с этим было бесполезно.

Светало, и скоро в мастерскую должны были прийти Колины работники. Положение становилось щекотливым, так как трудно было бы объяснить рабочим присутствие в своей комнате двух мужиков, спящих мертвецким сном и храпящих во всю носоглотку. Коля плотнее прикрыл дверь в спальню и включил радио. Оно немного заглушило звуки храпа, но те все равно продолжали пробиваться сквозь музыку и новости, пойманные в эфире. Нечего было и думать о том, чтобы пускать сегодня работников в мастерскую. Придется найти им срочную работу на судах, стоящих в порту. Коля включил приемник на полную громкость и пошел готовить себе завтрак.

Из-за двери раздавалось мощное фортиссимо баховской фуги, исполняемое в унисон двумя кафедральными органами.

Только много после полудня, когда солнце давно уже миновало точку зенита и начинало клониться к закату, рев за дверью стих. В Колиной квартире стало уютно и тихо, если не считать того, что вовсю орал радиоприемник, чередуя новости и музыку.

Первым проснулся фон Гетц. Сквозь сон, как будто издалека, до него донеслись два слова: паром «Лапландия». Он проснулся быстро, как будто вынырнул из удушливой и темной глубины на переливающуюся под солнцем поверхность теплого моря.

Паром «Лапландия». Это были не совсем незнакомые слова. Фон Гетц мог поклясться, что уже где-то слышал их, причем совсем недавно. Он встряхнул головой, отгоняя сон.

В комнату вошел хозяин, вероятно озадаченный внезапно наступившей тишиной.

— Скажите, Тиму, — обратился к нему фон Гетц. — Мне приснилось, или я действительно слышал, как кто-то сказал сейчас: паром «Лапландия»?