Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков Страница 16

Воронцов потянул на себя обитую дерматином массивную дверь и в свете лампочки, подключенной к аккумуляторной батарее, увидел молодого майора и женщину в узких погонах старшего лейтенанта медицинской службы. Майор в расстегнутом кителе, без портупеи, стоял, наклонившись к старшему лейтенанту медицинской службы, держал ее руку и что-то тихо говорил на ухо. На губах его подрагивала улыбка бывалого хищника, который уже предвкушал победу. Ни адъютанта, ни связистов, ни офицеров оперативного отдела в штабном блиндаже не было. Мочка уха старшего лейтенанта медицинской службы сияла, как полудрагоценный, тщательно отшлифованный природой камень.

Майор вскинул голову и, увидев старшего лейтенанта, застегнутого на все пуговицы, туго, как курсант на плацу, перетянутого ремнем, невольно потянулся и к своему кителю. Но потом спохватился, сунул руки в карманы и, выслушав краткий доклад, небрежно кивнул на табуретку, на ту самую, на которой днем сидел начштаба:

– Вольно, старший лейтенант. Садись. Мне о тебе уже доложили. И, не скрою, мною, как пишут в романах, движет некоторое любопытство.

Майор Лавренов ногой подтолкнул к столу другую табуретку и сел напротив. При этом взгляд его скользнул по лицу старшего лейтенанта медицинской службы. Та сидела молча, изредка отпивала из стакана в массивном подстаканнике горячий чай. Воронцову показалось, что она замерла, когда он вошел. Мочка ее уха все так же сияла.

– Говорят, с сорок первого воюешь? – спросил Лавренов по-простецки, на «ты».

То, что командир полка сразу перешел на «ты», Воронцова не смутило. Лишь бы не хамил, подумал он и внутренне напрягся. Такой тон старших по званию и значительно старших по должности Воронцова всегда настораживал. Никогда он не водил дружбы с большими начальниками и старался держаться подальше от них. А еще он знал, что первая встреча с начальством обычно и определяет характер всех дальнейших отношений. И тут, как он считал, следовало руководствоваться поучением Андрея Петровича Гринева из «Капитанской дочки», который говорил своему сыну, отправляя его на службу в дальний гарнизон: служи верно, кому присягнешь… слушайся начальников… за их лаской не гоняйся… на службу не напрашивайся… от службы не отговаривайся… Что ж, прав был Андрей Петрович, старый солдат.

– Так точно, – ответил Воронцов и встал с табуретки, ударом ладони машинально разгладив полу шинели.

– Да не вскакивай ты, как кукла парадная, – засмеялся майор Лавренов.

Воронцов побледнел. Майор Лавренов тут же заметил, как напряглись мышцы лица старшего лейтенанта. Воронцов мгновенно вспомнил и другое поучение, которым напутствовал его тогдашний ротный старший лейтенант Солодовников: не залупайся. Но ситуация требовала немедленной реакции. Как в бою. Иначе окажешься на земле. С пробитой головой или растоптанным, с расквашенным носом. Что на войне почти равнозначно. Во всяком случае, для него.

– Смею заметить, что я боевой офицер, а не парадная кукла, – выдавил он и напрягся, готовый ко всему, и вдруг почувствовал, как, должно быть, смешон он со стороны в своей щепетильности. Смешон не перед майором. Черт бы с ним. Перед женщиной в погонах старшего лейтенанта медицинской службы, молча наблюдавшей сцену представления младшего по званию старшему, от которого зависит многое.

Черт бы его побрал, этого героя Днепра, негодовал Воронцов. Если бы в штабном блиндаже не было женщины, он бы, может, и стерпел «парадную куклу».

Старший лейтенант медицинской службы встала, улыбнулась и сказала:

– Дмитрий Вадимович, вы бы предложили молодому человеку для начала раздеться. – И тут же, повернувшись к Воронцову: – Давайте-ка вашу шинель, товарищ гвардии старший лейтенант.

Воронцов какое-то мгновение стоял неподвижно. Потом быстро расстегнулся, так же решительно, не дожидаясь, когда старший лейтенант медицинский службы начнет за ним ухаживать, повесил шинель на гвоздь рядом с шинелью с майорскими погонами. И подумал, мельком взглянув на нее: а она, пожалуй, умнее нас с майором вместе взятых.

Все это время она с любопытством следила за ним. Как только Воронцов застегнул на плече ремешок портупеи, она налила крепкого чая в свободный стакан и поставила перед ним.

– Пейте. Угощайтесь. О службе потом.

Майор Лавренов усмехнулся и ничего не сказал. Загреб из эмалированной чашки горсть сушек и принялся допивать свой чай, который, похоже, уже остыл.

Старшего лейтенанта медицинской службы звали Верой Ивановной Игнатьевой. И находилась она в этот час в штабном помещении конечно же не по служебным делам.

Воронцов поблагодарил Веру Ивановну за чай. Чай действительно оказался вкусным. Свежезаваренный, горячий. Настоящий. От такого он уже отвык. Вера Ивановна заботливо подкладывала ему сушки. Она угощала его на правах хозяйки. И это, похоже, особенно нравилось майору Лавренову. Он наблюдал за ней, как кот за голубкой. Правда, и голубка, по всей вероятности, была себе на уме, понимала, кто за ней наблюдает и с какой целью.

Поскорее бы покончить с этим делом, получить назначение и уйти отсюда подальше, думал Воронцов, допивая свой чай.

– В Восьмую роту просится, – наконец подал голос майор Лавренов и посмотрел на Воронцова.

– В Восьмую?

– Да. Ты же знаешь, Иванов тяжело ранен. Сама его вывозила. Вряд ли вернется. Ты какое училище заканчивал, Воронцов? – спросил вдруг майор.

– Подольское пехотно-пулеметное.

– Штабную работу знаешь?

– Нет, при штабе служить не приходилось.

– При штабе… Я тебе не при штабе предлагаю служить, а в штабе. Понял? Заместителем начальника оперативного отдела. Пока, разумеется, и. о. А потом посмотрим. Вижу, служить умеешь. Вон сколько орденов нахватал!

Нахватал… Но на этот раз Воронцов стерпел, памятуя о наказе Солодовникова: не залупайся. И сказал:

– Я прошу доверить мне роту в батальоне капитана Солодовникова.

– Представляешь, Верочка, они вместе воевали. Он был у Солодовникова взводным. Но не в стрелковой роте, а «шуре». В «шуре»! Ты представляешь?!

– Вы воевали с капитаном Солодовниковым в штрафной роте? – В ее улыбке Воронцов читал удивление, но, кажется, иное удивление. Что-то женское мелькнуло в ее глазах.

Он тоже более пристально всмотрелся в ее лицо, пытаясь избавиться от сомнения: неужели они где-то виделись? Возможно. Очень даже возможно. Хотя у него хорошая память на лица. Москва? Академия? Но она же училась не на ветеринарном отделении. Общежитие? Студенческие вечеринки? Факультетские соревнования по легкой атлетике? На соревнованиях они любили разглядывать девчонок. Те выглядели великолепно. У нее вполне спортивная фигура. Нет, Вера Ивановна явно постарше его бывших сокурсниц. Он еще раз взглянул на нее, но ничего похожего на эту улыбку, на голос, на манеру говорить, по-московски растягивая «а», в своем студенческом прошлом отыскать так и не смог. И сказал, стараясь унять дрожь:

– Да. А что в этом удивительного?