Кольцо великого магистра - Константин Бадигин Страница 16

— Что за люди? — спросил Роман Голица. — Невольники?

— Пруссы, — ответил Андрейша, — хозяева этой земли, живут хуже рабов.

Поднявшись по крутой лестнице на самый верх, Василий Корень кряхтел и сопел больше, чем обычно.

Отсюда окрестности видны как на ладони. Под стенами Кенигсбергского замка удобно расположились целых три города.

— Там Альтштадт, — показал Андрейша на кучку соломенных крыш, теснившихся у крепостной стены, — граница ему река Пригора. Там мои друзья живут, — добавил он. — И дом их отсюда виден. А город Кнайпхоф — весь на острове. Правее замка, там, где шумят мельницы на ручье, город Либенихт.

Андрейша показал ратушу в Кнайпхофе, виселицу, помост, где пороли провинившихся горожан. Он хорошо знал вросшие друг в друга города. И не мудрено: вместе с орденским замком они занимали площадь немногим больше квадратной версты.

— Вокруг болота, комарье заедает, а лягва столь голосиста, что мешает службе в церквах, — закончил он свои объяснения.

Бояре рассмеялись. Знакомое дело, чего другого, а комаров и лягвы под Москвой невперечет.

Спустившись наконец по скрипучим ступенькам на набережную, спутники углубились в город.

По узким, как щели, улочкам Андрейша вывел бояр на торговую площадь. Неподалеку высился огромный католический собор из красного кирпича. Рядом с замком и с собором городские домишки выглядели очень жалкими. На рыночной площади красовалась ратуша, построенная ганзейским купечеством, и церковь святого Николая. Каменных домов в городе мало: на рынке два-три, на главной улице с десяток, а то всё глиняные мазанки под соломой и камышом. Изредка встречались бревенчатые избы с выступающими на улицу балконами.

У открытых окошек сидели любопытные горожане, подложив под локти мягкие подушечки. Из окна богатого каменного дома выглядывала румяная хозяйка с круглым подбородком, утонувшим в кружевном воротнике. В руках она держала вязанье, а смотрела на улицу.

Воздух в городе тяжелый: пыль, дым, вонь от нечистот, выброшенных прямо на дорогу.

Бояре крутили носами и морщились.

Вот и харчевня «Голубой рукав». У дверей висел глиняный кувшин с торчащим из него колосом. Это означало, что здесь варят пиво.

Андрейшу ждало разочарование: хозяина дома не было. Бояре сели поужинать.

Над очагом из дикого камня темнело деревянное распятие. С потолка свисала тяжелая кованая светильня на пять свечей. Одну стену занимала картина, грубо намалеванная яркими красками. На ней изображался бой рыцарей в белых плащах с язычниками-пруссами. В центре был нарисован храбрый сапожный подмастерье в куртке с голубыми рукавами, поднимающий упавшее королевское знамя. Вокруг молодого немца сгрудились рыцари девы Марии, вдохновленные его подвигом. На зеленом холме виден всадник с короной вместо шлема.

На других стенах, почерневших от копоти, во множестве ползали тараканы. Стены были утыканы большими деревянными гвоздями для одежды и походных сумок гостей.

В память храброго сапожного подмастерья харчевня называлась «Голубой рукав».

Андрейша сидел как на иголках. Несколько раз он открывал дверь и выглядывал на улицу. Надежда увидеть в этот день Людмилу уменьшалась с каждым часом… В темное время ворота закрывались и улицы перегораживались. В городе встречались лихие люди, охочие до чужих кошельков. За серебряную монету честный человек мог остаться без головы или с ножом между лопаток.

Хозяин, тощий человек с носом картошкой, вернулся поздно, усталый, забрызганный грязью. Видать, не один десяток верст проделал он в седле. Он пробурчал что-то в ответ на приветствие, но, как только Андрейша назвал имя жемайтского кунигаса Видимунда, хозяин изменился, стал вежливым и приветливым. Он обещал лошадей и проводника через два дня.

— Если бы я знал утром, — сказал хозяин, — все можно было бы достать без всяких задержек.

Бояре плотно поужинали отварными поросячьими ножками с тертым горохом и, завернувшись в войлок, улеглись на полу в небольшой каморке. Перед сном они поставили в углу складень и помолились богу. Проклиная свою судьбу, улегся с ними и Андрейша.

Ночью Андрейше не спалось. Он томился ожиданием, представляя себе, как войдет в знакомый дом и увидит Людмилу, как она будет ему рада.

В этом году родители разрешили Андрейше жениться. Родители невесты ответили согласием. Мать Людмилы, Анфиса, собиралась сухопутьем по зимнему пути привести дочь в Новгород. Случай был редкий, пришлось испросить благословение новгородского архиепископа Алексия.

Семья Хлынова готовилась к свадьбе. Для молодых строили новый дом. Когда Андрейша собирался в плавание, плотники подводили крышу.

Стоило только юноше закрыть глаза, и он видел золотистые волосы Людмилы, большие голубые глаза и маленькие ножки в башмаках из зеленого сафьяна.

— Незабудочка моя! — шептал он. — Незабудочка!

Отец Андрейши, Петр Хлынов, был знатный оружейник, держал мастерскую на Прусской улице, близ большого моста через Волхов. Мореход Алексей Копыто, богатый иванский купец, приходился Андрейше дядей по матери. Много лет водил он собственную лодью из старой Ладоги в Любек, Бремен и другие города Варяжского моря. И отец Алексея, Анцифер Копыто, был кормщик и плавал в Готы и Любек, и его дед Варлам ходил за рыбьим зубом на реку Обь и на острова Студеного моря. У Алексея Копыто детей не было, и, когда умерла его жена, он предложил родителям Андрейши отдать ему сына. Он обещал научить племянника морской премудрости и богатство свое оставить ему в наследство.

Андрейша полюбил море. Скоро десять лет плавал на лодье «Петр из Новгорода». В прошлом году Алексей Копыто за отличные успехи в мореходстве произвел его в подкормщики. А быть Андрейше по его молодым годам подкормщиком куда как лестно.

В Альтштадте, близ Кенигсбергского замка, в доме литовца Бутрима он увидел Людмилу. Кормщик Алексей Копыто с давних времен вел с мастером Бутримом торговые дела, и Андрейше часто приходилось у него бывать. Он вспомнил, как в первый раз увидел ее глаза, как однажды взял в свои руки ее маленькую руку. Любовь была робка и оглядчива целых пять лет. В прошлом году они остались вдвоем, и Андрейша успел поцеловать девушку, она встретила его поцелуй… Андрейша горячо полюбил Людмилу.

Ночные думы Андрейши перебивали шуршащие по стенам тараканы и беспокойная мышь, точившая дерево.

«Великий боже, — молил он бога, — сделай так, чтобы Людмила меня ждала и любила всю жизнь! И никогда не было бы ей обиды и горя…»

Еще до рассвета Андрейша был на ногах. Колокол церкви святого Николая только что отбил четыре часа утра. Охрипшими голосами начали перекликаться и городские петухи. В комнате было душно.

Натыкаясь в потемках на спящих, юноша стал собираться в дорогу.

— Ты что, полуночник, людям спать не даешь! — охрипшим голосом сказал Василий Корень: Андрейша больно наступил ему на руку.