Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк Страница 14

После медосмотра нас привели в комнату для призывников. В углу стоял флаг, рядом — большой дубовый стол, у стола — армейский офицер, который должен был привести нас к присяге.

Мы поклялись защищать Соединённые Штаты от всех врагов, внешних и внутренних, и вот мы уже солдаты.

До этой минуты офицеры и сержанты обращались с нами вежливо.

Но как только мы превратились в солдат, в собственность правительства, тут же начали над нами просто измываться.

— Итак, болваны, меня зовут штаб-сержант Мюллер. Вы будете меня называть Сержант. Я надеру задницу любому, кто не будет подчиняться. Поняли? Всё ясно?

Мы кивнули.

— Слушайте: вы, козлы, принадлежите мне, и я хочу, чтобы вы добежали до того лифта со своими вещмешками и ждали меня там.

Мы побежали.

Но сержанту Мюллеру показалось, что один долговязый чёрный парнишка, по виду не старше 17 лет, не слишком проворен.

— Эй, солдат…да, ты, дырка от жопы…когда я говорю «бежать», это значит, надо двигать грёбаной задницей!

Какой-то рядовой с папкой подмышкой, возомнивший себя Паттоном, отвёл нас на железнодорожную станцию. Мы грузились в поезд, а он выкликал фамилии по списку, чтобы никто не отстал.

Сначала нам определили места, потом обязанности. Другого народа не было, и мы разбрелись по поезду.

Весь состав принадлежал нам. Только нам. Зелёным новобранцам. Сырому фаршу. Пушечному мясу. Даже не «ботинкам», а всего лишь болванам. Пятистам сорока одному молодому американскому солдату. Если так пойдут дела дальше, подумал я, то мы вляпались в БОЛЬШОЕ-ПРЕБОЛЬШОЕ ДЕРЬМО.

Тихо переговариваясь, мы разбились на кучки. Пищу подали как обычно, она была ничего себе, но мне было маловато.

Мы ехали в Форт-Полк, штат Луизиана, где предстояло проходить начальную боевую подготовку. Мы пытались представить себе, какой он будет, учебный лагерь, как на нас будет сидеть форма, чем будем заниматься, и не выпадет ли в карты Вьетнам.

Как-то до конца не верилось, что попали в армию. Всё казалось плохой шуткой и дурным сном: вот завтра, как всегда, проснёмся и пойдём на работу и встретимся с друзьями.

Какой-то чудак грозился написать своему конгрессмену, потому что сержант Мюллер обозвал его болваном сразу после присяги.

— Этот сраный сержант должен оставить нас в покое! Обозвать меня болваном, — да что он о себе возомнил, чёрт возьми? — возмущался парень.

— Я не просил, чтобы меня рожали, и мне не нужно разрешение от армии, чтобы умереть; какого чёрта я здесь делаю? — жаловался другой.

Они думали, что конгрессмен, узнав о грубом обращении с ними каким-то жёстким сержантом-сквернословом, освободит их от военной службы. Или, на худой конец, мерзкий сержант будет разжалован в рядовые и будет писать им в учебный лагерь письма с извинениями.

Совсем как дети; сколько же им предстояло постичь…

Самое смешное, никто из них не знал своего конгрессмена.

Другие — наоборот — расцветали от одной мысли, что едут в армию. Всю дорогу планировали свою долгую и прославленную карьеру. У одного брат служил в морской пехоте, был ранен возле ДМЗ в Наме, и парень жаждал поквитаться за раны.

Они рассчитывали стать десантниками или рейнджерами или спецназовцами и носить зелёные береты. Рассуждали о том, как убивать азиатов, как победить в войне и вернуться домой с полной грудью орденов и с тысячей боевых историй, от которых у дружков волосы встанут дыбом. Мечтали продвинуться по службе и стать настоящими крутыми сержантами.

Были и третьи, кто просто лежал и пытался осмыслить степень своего несчастья: как можно было оказаться такими глупцами и подставить шею под аркан повестки?

Мой товарищ по купе был из последних. Нил Блэкмен, живой, жизнерадостный маленький еврей примерно моих лет. Он окончил Пенсильванский университет по специальности «телевизионные коммуникации» и был — по крайней мере, до армии — продюсером в передаче «Большой мир спорта». Нил рассказывал о работе, о том, как он колесил по миру, особо выделяя трепет по поводу своего шоу в Москве год назад.

В дороге не случилось ничего интересного. На следующий день мы остановились на завтрак на маленькой железнодорожной станции в Джексоне, штат Миссисипи. Здесь я попробовал овсянку в первый и, если это в моих силах, в последний раз.

В Шривпорте, штат Луизиана, поезд сломался. Нужно было слегка починиться, и нам разрешили покинуть вагоны на время ремонта.

Как приятно размять ноги. Мы с Нилом побродили поблизости, однако смотреть особо было не на что, да и солнце палило, поэтому, прихватив на заправке кока-колы, мы вернулись в поезд.

Пятнадцать человек, тем не менее, успели впутаться в историю. Они пошли в бар, напились и сцепились с шайкой южных загорелых сорвиголов. Не знаю, кто взял верх, но бар был разворочен, а парней полиция Шривпорта сунула в тюрягу.

Сержанты пошушукались с полицейскими, и тех отпустили.

В поезде пацаны до хруста сжимали кулаки, ржали, как лошади, и называли друг друга засранцами, джи-ай, суперсолдатами и новичками. Говорили, что это было боевое крещение и они выиграли бой, не напрягаясь.

Что они плохие и будут ещё хуже, когда выйдут из учебного лагеря.

Они задиристо орали, что приедут на побывку и зададут этим выскочкам новую взбучку, «дадут понюхать ботинка».

Через пять часов починились. Когда поезд выползал из Шривпорта, все немного нервничали. Следующая остановка через несколько часов была в Форт-Полке.

Поезд набрал скорость, его закачало из стороны в сторону. Я сел поудобней и смотрел в окно. Думал о доме и жизни, оставленной позади, о том, что ждёт меня в армии.

Потом закрыл глаза, ткнулся головой в стекло и провалился в сон…