Камикадзе: пилоты-смертники. Японское самопожертвование во время войны на Тихом океане - Юрий Иванов Страница 13

Хотел бы родиться семь раз,

Чтобы отдать все жизни за Японию.

Решившись умереть, я тверд духом.

Ожидаю успеха и улыбаюсь,

Поднимаясь на борт.

Японцы хотели войти в порт незамеченными, но были обнаружены русским патрулем и обстреляны. Хйросэ Такео вел старый грузовой корабль "Фукуи Мару". Ему помогал уоррант-офицер Сугино Магошити. В бой вступили русские миноносцы. Японские корабли загорелись. Сугино бросился в трюм, чтобы установить взрыватели. В это время в корабль попала торпеда с русского миноносца, и он начал тонуть. Хиросэ уже перебрался в спущенную на воду спасательную шлюпку вместе с другими членами экипажа, когда вдруг понял, что Сугино все еще находится на корабле. Трижды он возвращался на тонущий корабль, но все его попытки найти товарища не увенчались успехом. Шлюпка уже отходила от корабля, когда артиллерийский снаряд попал в появившегося на палубе Хиросэ.

Через несколько минут от японских кораблей остались лишь тонущие обломки. По волнам плыли тела японских моряков. Позднее японские миноносцы обнаружили и останки старшего лейтенанта Хиросэ Такео — его оторванную голову и плечи. Их положили в разукрашенный гроб и отправили в Токио. Здесь они были похоронены перед храмом Ясукуни. Император объявил старшего лейтенанта Хиросэ первым современным гун-сином Японии. Он получил посмертно повышение в чине. Его подвиг был описан на табличке, которую повесили на стене храма. Позже, к началу Второй мировой войны, в центре Токио установили статую Хиросэ и его уоррант-офицера. Императорский военно-морской флот получил своего идола, на которого теперь должен был равняться каждый моряк.

Своего гунсина получила и армия. Им стал близкий друг императора генерал Ноги Маресукэ (1849–1912), командовавший во время русско-японской войны войсками, осаждавшими Порт-Артур. Его примитивные лобовые атаки привели к тяжелым потерям. Погибли и два сына генерала. Виновным в случившемся Ноги считал только себя. Его преследовали угрызения совести, и он обратился к императору с просьбой позволить ему совершить сеппуку, чтобы расплатиться жизнью за всех погибших солдат и за горе их родных. Император Муцухито запретил ему, заявив, что, пока жив, такого разрешения не даст. Через семь лет, 30 июня 1912 года, император скончался. Ноги, ставший к этому времени маршалом, пришел в императорский дворец и в присутствии адъютанта вскрыл себе живот. Адъютант умер вместе с ним, что соответствовало самурайским традициям, согласно которым такой вид самоубийства назывался «дзюнси» — "самоубийство вслед".

Супруга маршала Сидзуки покончила с собой, вонзив в сердце шпильку для волос.

После смерти Ноги Япония погрузилась в траур, прославляя национального героя. Служители синто приветствовали поступок маршала как свидетельство безграничной преданности самурая своему господину. Истинные причины самоубийства замалчивались. Синтоистское духовенство построило в Токио храм в честь преданного императору генерала. Ноги был объявлен гунсином среди гунсинов.

Следующие гунсины появились лишь в 1932 году. В феврале этого года во время военных действий в Китае под Цзянванем три солдата 103-го пехотного полка (Сакуэ, Китагава и Эносита) обвешались взрывными зарядами и, "превратившись в три бомбы", бросились на штурм крепости. Они взорвали не только себя, но и 34 вражеских солдата. Так был описан их подвиг на табличке в храме Ясукуни. В центре Токио им поставили памятник.

Подвиг новых героев-гунсинов быстро стал прославляться прессой. Журналисты, поэты, новеллисты, драматурги, режиссеры — все были захвачены этим ярким свидетельством "духа Ямато", безграничной храбростью, на которую "лишь японцы способны". По всей Японии тысячи учителей изо дня в день начинали свои утренние патриотические беседы с учениками с пересказа подвига бакудан сан юси (трех отважных воинов с бомбой): каждый ученик должен помнить и приумножать божественный Ямато дамасии (японский дух).

Однако проведенная вскоре проверка показала, что рапорт командира был сфабрикован: солдаты погибли во время обычной штыковой атаки.

Комиссия, созданная для расследования этого факта, решила вопрос довольно просто: табличку с именами трех солдат сняли, а вместо нее вывесили новую с именами всех погибших солдат 103-го пехотного полка.

"Шанхайский инцидент" занял особое место в истории японских вооруженных сил. История с новыми гунсинами навела военного министра Араки Садао на мысль в полном объеме восстановить древний кодекс бусидо. Этот самурайский кодекс чести, к примеру, провозглашал, что, вынув меч из ножен хотя бы на пять сантиметров, самурай не может поместить его обратно, не окрасив кровью. Соответственно, офицер, организовав атаку, которая провалилась, должен покончить с собой. Но в условиях современной войны подобный подход неминуемо приведет к немыслимым жертвам среди офицерства. Поэтому был придуман новый термин — стратегический отход, за который офицеры не несут ответственности. Что же касается японских войск, то они никогда не отступают и никогда не сдаются. Японская армия тверда, как гранит. Солдат побеждает или умирает — другого не дано. Японские пилоты в Китае никогда не брали с собой парашюты — только пистолеты и мечи.

Генерал Араки любил рассказывать своим подчиненным историю одного японского офицера из 9-й пехотной дивизии. Во время атаки Чапэя он был ранен и остался лежать на поле боя, в то время как его дивизия осуществила "стратегический отход". Его нашел китайский офицер, который был с ним хорошо знаком по учебе в японском университете. Китаец спас японца, поместив его в госпиталь. Выздоровев, японский офицер вернулся на поле боя и совершил самоубийство на том самом месте, где был сражен.

К началу войны на Тихом океане на табличках в храме Ясукуни было записано более миллиона имен японских солдат, сложивших свои головы за императора и Японию.

После появления "Императорского рескрипта солдатам и матросам" армия приобрела полную свободу действий. Подчиняясь непосредственно самому императору и игнорируя правительство, она получила уникальный статус института, ответственного за безопасность и процветание нации, а офицерство рассматривалось как главный оплот империи.

Если на Западе молодые люди могли найти применение своей энергии и способностям, работая в профсоюзах или политических партиях, то в Японии для них был открыт единственный путь, где они могли сделать карьеру, — стать офицером армии или флота. Получив офицерский чин, они неизбежно приходили к пониманию той ужасающей бедности, в которой пребывали их семьи, находившиеся на грани выживания. Столкнувшись с гримасами общества, молодые офицеры неминуемо начинали критически оценивать действия своих командиров, политиков, высокопоставленных чиновников. Не удивительно, что миллионы молодых, впечатлительных людей, чувствуя отвращение к коррупции в правительстве и в бизнесе, к собственной бедности, увлекались идеей японского мирового господства. Мысли молодых радикалов ярко выразил полковник Хасимото Кингоро в книге "Обращения к молодежи": "Для Японии существуют лишь три пути избежать проблем с перенаселенностью — эмиграция, внедрение в мировой рынок и экспансия с захватом территории. Первая дверь — эмиграция — невозможна для нас из-за антияпонской эмиграционной политики в других странах. Вторая дверь — закрыта тарифными барьерами и аннулированием коммерческих соглашений. Что делать Японии, если две из трех дверей для нее закрыты?"