Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов Страница 13

В ознаменование XX лет РККА была учреждена медаль «XX лет РККА» которой награждались те, кто к 23 февраля 1938 года имел выслугу не менее 20 календарных лет. В нашей дивизии таких было довольно много, но наш комиссар не получил медаль, — ему не хватило всего нескольких дней. Я же к XX годовщине РККА был награжден КарЦИКом ценным подарком — мне вручили фотоаппарат «Фотокор». Я давно мечтал о таком аппарате, но купить его было невозможно, их в продаже не было. Такое внимание командования дивизии было мне очень дорого! На торжественном заседании в ДКА доклад о 20-летии РККА сделал комиссар дивизии Шустин. Он опять был нездоров и приказал мне сидеть в кабинете начальника ДКА и в случае необходимости подменить его как докладчика. Захожу в кабинет и вижу — стоит полковник Степанов без гимнастерки и что-то делает внутри ее (я думал — орден поправляет). Обращаюсь к нему: «Здравствуйте, товарищ полковник». Ответа нет, молчание. Снова обращаюсь — то же самое. Степанов даже внимания не обращает на меня! Тогда я приблизился к нему и увидел в одной петлице ромб — нарком присвоил ему звание комбрига. Я вытянулся и сказал: «Здравствуйте, товарищ комбриг!» Степанова словно подменили: он опустил руки по швам и ответил: «Вот это другое дело, пропаганда, здравствуй. А это тебе, пропаганда, за то, что ты первым назвал меня комбригом — мои шпалы, они счастливые, носи их». Я долго носил его шпалы в петлицах гимнастерки, носил я их и в самые тяжелые дни войны, до присвоения мне звания «майор». Степанов остался в памяти как честнейший командир, безукоризненный в службе, глубоко верящий в дело партии...

Весной из дивизии перевели сначала комиссара Шустина (на должность члена Военного совета Приволжского военного округа), а потом на Украину уехал и Болдин — командовать стрелковым корпусом. Как раз в это время в дивизии распространился слух, что ее переводят на Украину. Многие жены комсостава стали усиленно готовиться к переезду, даже упаковку для вещей готовили. Нас никто в политотделе об этом не информировал, и мы вели себя спокойно. Потом слухи утихли.

Мне частенько приходилось дежурить по штабу дивизии. Это было очень ответственное дело. Дежурному подчинялась служба ПВО почти от самого Ленинграда до зоны Мурманска. Всякое нарушение самолетами режима полетов немедленно докладывалось дежурному постами ВНОС (внутреннее наблюдение, оповещение, связь), а он должен немедленно докладывать командующему ВВС в Ленинград, перед этим принимая решение о нарушителях полетов. Зимой служба ВНОС доложила, что над запретной зоной (над каналом) летит четырехмоторный самолет. Что делать? Спрашивают: «Сбить?» — «Какие опознавательные знаки?» — «Красные звезды на крыльях». Отвечаю: «Пусть летит» — и спешно запрашиваю по паролю прямой провод к командующему ВВС. У телефона командующий, я докладываю ему: «Товарищ майор!» А мне в ответ: «Не майор, а полковник». — «Виноват», — говорю и докладываю о самолете. Скоро посты ВНОС связались по радио с командиром самолета Журавлевым и доложили, что он решил сделать посадку на озеро, запросил, какова толщина льда. Журавлеву сообщили, что лед ниже нормы, доступной для посадки тяжелого самолета, в ответ получили: «Сяду, нет горючего». Снова связался с командующим ВВС, а капитан Журавлев уже вел самолет на посадку. Журавлев был Героем Советского Союза, опытным военным летчиком, с опытом боев в Испании [9]. Учитывая недостаточную прочность льда, он повел самолет на посадку к берегу и вытянул его на берег. Скоро Журавлев позвонил в штаб дивизии и попросил меня соединить его с командующим ВВС. Я отказал ему в этом, не имея на это права. А через некоторое время он сам пришел в штаб дивизии и сказал: «Вот вы не дали мне поговорить с командующим, а я позвонил ему из ДКА без пароля». Тогда заканчивался дрейф папанинцев на льдине, и мне во время дежурства по штабу дивизии пришлось следить по линии службы ВНОС за полетом дирижабля, который должен был снять папанинцев с дрейфующей льдины. Дирижабль улетел, дежурство я сдал, а утром узнали, что он разбился, налетев на гору в районе Кандалакши. Потом выяснилось, что капитан Журавлев летал на Север и именно после гибели дирижабля возвращался обратно. Папанинцев сняли со льдины с помощью ледокола.

В памяти осталось и дежурство по штабу дивизии, когда над нашей зоной пролетал тяжелый самолет Леваневского, направляясь через Северный полюс в Америку. Мне передавали сведения, пока он летел в нашей зоне. Утром мы узнали, что самолет Леваневского начал терять скорость, с ним прекратилась связь, и он пропал без вести. Долго его искали в полярном краю, но ничего не обнаружили, и его судьба до сих пор неизвестна.

В 1938 году в армии в связи с репрессиями и ростом численного состава проходило выдвижение командного и политического состава. В нашей дивизии были выдвинуты на более высокие должности многие политработники. В дивизию прибыли новый комиссар Серюков, но пробыл он у нас недолго — к осени его перевели, а комиссаром дивизии Мехлис назначил помощника начальника политотдела по комсомолу политрука Разумова, с которым мы встречались еще в 1933 году. Командиром дивизии назначили Черепанова, бывшего командира 54-го СП. Судьба его оборвалась трагически. В период войны с Финляндией его, с трудом справлявшегося с выполнением боевой задачи дивизией, назначили командиром корпуса. Отказывался от этой должности, заявив, что назначение ему не по плечу, но это не помогло. Получив назначение командиром корпуса, он вышел из дома командующего армией Кулика и застрелился...

В октябре меня вызвали в Ленинград в Политуправление округа и повели беседу о направлении меня на годичные курсы для подготовки преподавателей для военных академий. Я согласился и выехал в Москву в Военно-политическую академию имени В.И.Ленина (тогда она переехала из Ленинграда, на ее место переместили Военно-транспортную академию). Всех кандидатов на этих курсах подвергли серьезным экзаменам по истории партии, философии и истории СССР. Времени для подготовки было мало, но за исход экзаменов я совершенно не беспокоился.

Первый экзамен я сдавал по истории партии. К этому времени уже вышел учебник по истории ВКП(б) — «Краткий курс», как его назвали. С этим учебником я успел хорошо ознакомиться и на экзамене получил отличную оценку (в числе всего 2 человек из более 800 кандидатов). Несмотря на то что учебников не было и все приходилось повторять по памяти, остальные экзамены я сдал на «хорошо» и был зачислен в группу историков СССР.

Начало занятий на курсах намечалось на 1. ноября, но у меня 5-го кончалась выслуга трех лет в отдаленной местности, и мне причиталось получить тройной оклад. Я написал рапорт на имя начкурсов и просил дать мне отсрочку в явке на курсы до 10 ноября, заверяя, что отставания в учебе не допущу. Получив отсрочку, я вернулся в гарнизон, сдал ДПШ инструктору пропаганды из одного стрелкового полка, и вскоре настало время отъезда из Петрозаводска. Комбриг Степанов, узнав о моем отъезде, попрощался со мной и сказал: «Пропаганда, бери мою машину». Больше я его уже не видел.