Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко Страница 13

По свидетельству членов группы, её командир Э. Германн был уверен, что на территории Грузии добровольцам придётся действовать от одной до трёх недель. По расчётам немецкого командования, именно столько времени требовалось соединениям вермахта для вступления в республику. Но уже 8 сентября, спустя пять дней после высадки, отнюдь не оставшейся незамеченной органами районных отделов НКВД, членами истребительного батальона был обнаружен и убит в бою недалеко от с. Цхункури командир группы «Тамара-I» фельдфебель Э. Германн. А 9 сентября такая же участь постигла и радиста А. Грюнайса, в задачи которого входило поддерживать связь с радиостанцией абвера в Симферополе. И вместо двух-трёх недель оставшимся в живых грузинским диверсантам пришлось прятаться по горным селениям несколько месяцев. Пока, окончательно не разуверившись в скором приходе немцев, местные жители не выдали их НКВД. Тех, конечно, кто ещё не сдался к тому времени сам.

Но, несмотря на то, что особого проку для немцев от «Тамары» не получилось, беспокойства управлению НКВД «по защите тыла армии» доставили они немало. Прежде всего, обнаруженным у диверсантов изрядным запасом алюминиевых эмблем в виде кавказского кинжала… [5]

Примером или подтверждением тому, что данное предписание не было бредовой идеей штабных фантазёров абвера, была деятельность аналогичной чечено-ингушской разведывательно-диверсионной организации «Шамиль I–II». Наладив радиосвязь повстанческого временного правительства Чечни с абверкомандой-21 майора Г. Арнольдта, РДО «Шамиль» сумела организовать снабжение с воздуха чеченских повстанцев оружием, снаряжением и медикаментами. В результате, начавшись с сугубо диверсионной, деятельность повстанцев дошла до полномасштабных боёв с войсками особого назначения НКВД и кадровыми частями Красной армии.

С оглядкой на деятельность «Шамиля», руководство НКВД особенно тревожило, что такой солидный запас алюминиевых кинжалов «Тамара» тащила за собой не зря. Поддержка диверсантов грузинским населением поначалу оказалась довольно широкой, вплоть до того, что укрывательством одной из групп диверсантов занимался председатель местного сельсовета. Поэтому и меры, предпринятые органами НКВД, были самые по-военному адекватные. Для устрашения местного населения диверсанты расстреливались непосредственно в местах их высадки. Это имело смысл, поскольку германская разведка, рассчитывая использовать родственные и иные связи добровольцев, как правило, отправляла их в районы, откуда те были родом. Публично также расстреливались и местные жители, оказавшие содействие диверсантам. Таким образом, населению однозначно давали понять, какая судьба ожидает тех, кто деятельно ожидает прихода немцев. При выяснении родственных связей, семьи членов организации «Тамара» арестовывались как заложники. Такая же судьба ожидала и семьи тех, кто только подозревался в причастности к её деятельности. В первую очередь это касалось семей эмигрантов, замеченных «иностранным отделом» НКВД в антисоветской деятельности за рубежом. В этом списке и был отец Мамуки, полковник царской армии Симон Лилуашвили, один из неисчислимого множества грузинских князей, с династической преданностью служивших в русской армии и прошедших ад Перекопа, и с нею же бежавших в Турцию, во Францию. Закономерно — активный член эмигрантской РОВС.

Кое-что, конечно, из этого знал и старший лейтенант Новик. Знал, что завелась такая «царица» и что бороться с нею следовало «несмотря и невзирая». А уж про славную чекистскую традицию выжигать, вытаптывать и искоренять до энного колена, знал и подавно. Кое-что ему рассказала Настя, которая наслушалась и в госпитале, и от соседки.

— Но ведь прямых доказательств его причастности… — начал было Саша, и сам осёкся, махнул рукой: «Кому они нужны, те доказательства…»

— Он даже не знает, за что, — вздохнула Настя, досказав мужу последнее, что он не знал по роду своей службы: о княжеском происхождении мальчика со взглядом затравленного зверька. — За что арестовали мать, учительницу русского языка, других родственников, которые укрывали его по очереди?..

Настя недоумённо повела плечом.

— А его, вот, до сих пор каким-то чудом удавалось спасать. А то был бы сейчас в каком-нибудь голодном детдоме для ДВН [6]за Уралом…

— До сих пор? — хмуро переспросил Новик.

— Пока кто-нибудь не узнает, кто он такой, и не выдаст… — Настя, стараясь не смотреть мужу в глаза, вдруг спохватилась, что скомкала только что выглаженный платок, и бросилась к утюгу.

Саша и сам проводил её смущённым взглядом, краснея отчего-то и злясь. И чем старательнее Настя раздувала безнадёжно остывший старинный угольный утюг, тем больше душила эта постыдная злость. Он видел, как её подмывает переспросить, чтобы увериться…

— Я не скажу, — буркнул Саша вполголоса. — Я не воюю с детьми.

Настя выдернула косынку из-под чугунного утюга и, давясь по-бабьи невольным всхлипом, уткнулась в неё раскрасневшимся лицом.

— Ну что ты. — Едва не опрокинув гладильную доску, Саша метнулся к жене, обнял её сзади за плечи. — Ну неужели ты сомневалась?

— Ни капельки! — отчаянно замотала головой Настя, рискуя растрепать едва укрощённый чёрный вихрь волос. — Ни на секундочку. Поэтому и рассказала.

— Ну, ты ладно… — улыбнулся Саша, зарывшись лицом в её волосы и по привычке шумно потянув носом.

Любил он этот непередаваемый запах, который ни угаром скверно топившейся печи не вытравить, ни хозяйственным мылом, частенько заменявшим что-либо более изящное в парфюмерном смысле…

Любил. «Как лошадь сено» — не раз комментировала Настя.

— Ты-то ладно, — вырвавшись из душистого плена, повторил старший лейтенант. — А вот бабушка Стела как решилась тебе рассказать?

— Не знаю, с какой стати, — искоса и чуть игриво глянула на мужа Настя. — Но бабушка Стела считает нас порядочными людьми.

— Действительно, — пожал плечами Саша. — Безосновательное, ничем не подтверждённое убеждение. Или чем-то всё-таки подтверждённое? — Не выпуская из объятий жену, он внимательно осмотрелся вокруг, повёл носом. — Например, четвертушкой халвы, которую я тебе вчера привёз из Ашкоя?