Русский диверсант - Сергей Михеенков Страница 12

Проверяющие ничего не нашли. Немцы уехали ни с чем. На следующий день последовал приказ сдать оружие в ближайший немецкий гарнизон, передачу оформить документально, а личному составу роты приступить к строительству моста, разрушенного налетом авиации противника, и предмостной насыпи; для несения гарнизонной и караульной службы старшим наряда из числа сержантского состава разрешалось ношение на поясном ремне холодного оружия — кинжального ножа. Винтовки и пулеметы из роты вывезли при полном молчании застывшей на плацу роты. Но когда немцы предложили сдать свои табельные пистолеты и офицерам, произошла короткая заминка, едва не закончившаяся рукопашной схваткой. Офицеры отказались сдавать оружие, а солдаты покинули строй и двинулись к грузовику, в кузове которого лежали их винтовки, автоматы и пулеметы.

Через несколько дней после этого инцидента из Смоленска вернулся Радовский.

— За кого нас тут держат? — возмущались взводные и офицеры штаба.

— Им нужны наемники, а не союзники.

— В штабе дивизии нам не доверяют. Мы как были для них хиви, так хиви и остались.

— Рабы… Быдло… Этого мы и под райкомами нахлебались…

— Солдаты не хотят выполнять приказы, — жаловались взводные подпоручики.

— Говорят, немцам земля наша нужна. К нам, мол, и к нашим семьям они относятся как к рабочему скоту. Что творится в оккупированных районах… В лагерях…

В тот же день Радовский выехал в штаб 5-й танковой дивизии под Вязьму. Его принял адъютант командира дивизии, вежливый капитан, внимательно выслушал, тут же по телефону доложил о его прибытии генералу. Через несколько минут Радовский уже стоял перед командиром дивизии генерал-майором Фейном. Тот жестом руки прервал его доклад и сказал:

— Я все знаю. Читал доклад. Поясните мне вот что. Одна из ваших групп, заброшенных в тыл Сорок третьей русской армии, не вернулась. Передатчик работает под контролем русских. Как вы думаете, что там могло произойти?

Голос генерала Фейна был спокойным. Идея создания при 5-й танковой дивизии русской вспомогательной роты принадлежала именно ему. Теперь в дивизии две такие роты. Одной командует капитан Эверт фон Рентельн, прибалтийский немец. А в другой, где командует этнический русский, слишком много проблем. В апреле рота Радовского не справилась с задачей взять живым командующего окруженной русской 33-й армии. Правда, тогда, в той сумятице, когда кочующий «котел» пошел на прорыв, слишком много интересов и амбиций сгрудилось вокруг штабной колонны русского генерала Ефремова. Абвер, СС, СД, рота полка особого назначения «Бранденбург-800». Все хотели отличиться и выхватить из-под носа соседа лакомый кусок, чтобы блеснуть в донесениях. Гелен, похоже, дело свое сделал. А теперь его сменил Лахузен… Разведчика сменил диверсант. Но именно диверсионная группа провалилась на этот раз.

— Людей отбирал я лично. И в первую, и во вторую группы. За каждого могу поручиться.

— Вот как? — Генерал Фейн встал, прошелся по полу, застланному пестрыми ткаными русскими половиками, посмотрел в окно. — Нельзя ручаться ни за кого. Скажите, вы не испытываете каких-либо трудностей, командуя своей боевой группой?

— Нет, господин генерал.

— Поясню, почему я задал этот вопрос. Почти двадцать лет вы прожили вне России. Здесь выросло новое поколение. Поколение, воспитанное большевиками. Они дышали другим воздухом. У них другой состав крови. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да, вполне. Я учитываю это. И никаких преград в общении ни с рядовыми добровольцами, ни с офицерами не чувствую. Мои подчиненные вполне доверяют мне. Я стараюсь доверять им. На самые сложные задания я хожу с ними лично.

— Да, я слышал о ваших подвигах. Но, хочу сразу заметить, я этого не одобряю. Не дело майора вермахта резать на нейтральной полосе колючую проволоку. Для этого есть солдаты и младшие командиры. Так что же могло произойти с группой? И, прошу вас, не оправдывайтесь. Это не к лицу офицеру. Мы, здесь, на передовой, должны иначе и проще понимать друг друга.

— Все, что угодно, господин генерал. Задание было не из легких. Большевики усилили охрану важных объектов, в том числе и коммуникаций в своем тылу. Все изменилось.

— Что это значит? Разве вы не предусматривали возможные варианты развития событий?

— Предусматривали, господин генерал. В том числе и возможное неадекватное поведение части диверсионной группы. Одного, двух или троих добровольцев…

— Добровольцев… Вы так, господин майор, называете своих солдат?

— Да. Это наиболее точное название. Оно выражает суть. Суть должна быть понятной всем. Звание «доброволец» хорошо воспринимает личный состав. Они добровольно вступили в нашу роту для борьбы с большевизмом, с режимом Сталина, который они считают бесчеловечным. Это необходимо учитывать. Потому что главным мотивом перехода на нашу сторону для большинства добровольцев является именно желание с оружием в руках бороться против ненавистного режима.

— И вы, господин майор, тоже разделяете со своими солдатами этот пафос? — И генерал, на мгновение оторвавшись от окна, внимательно посмотрел на Радовского.

— Так точно, разделяю, господин генерал.

— Хорошо. Завтра утром оружие вам будет возвращено, — сказал Фейн все тем же спокойным голосом. Напряжение, которое командир дивизии умел создавать во время разговоров с глазу на глаз, стало еще сильнее. — Пришел приказ о вашем новом назначении. Рота переподчиняется непосредственно штабу группы армий. Отделу Один-Ц. Вот приказ. Ознакомьтесь. И поздравляю вас с повышением. Теперь вы подчиняетесь нам чисто номинально. Но, я думаю, новый статус вашей боевой группы не помешает нашим личным отношениям. Не так ли, господин майор?

— Я никогда не забывал о том, что рота добровольцев создана согласно вашему приказу, господин генерал. Что из вспомогательного подразделения развернута в полнокровную боевую группу. Как не забыл и о том, что, прибыв в ваше распоряжение в качестве военного переводчика, вернул статус и положение боевого офицера. И это обстоятельство не позволяет мне забывать и о личной вам признательности, господин генерал.

— Читайте, читайте свой приказ… — И Фейн благосклонно покачал головой. Слова майора были искренними. Он это чувствовал. Конечно, есть в этом русском и то, чего он не понимает и чего тот не открывает никому, не зря ведь его переманили в абвер. Но есть и то, что можно расценивать как искренность и сердечность. Но самое ценное в этом русском то, что он — солдат, и хороший солдат. Не тупой болван с передовой, готовый выслужиться на костях своих подчиненных, а умный и дальновидный офицер. Такие не служат ради почестей, званий и наград. У таких, как правило, существуют высшие цели. Зачастую безумные. Но это уже другая тема. И о ней генерал Фейн думать не хотел.

Генерал невольно любовался своим бывшим подчиненным. Да, к сожалению, бывшим.

Радовский прочитал приказ, взглянул на генерала. Тот стоял у окна и курил сигару. Синеватый вязкий дымок вился вокруг седой головы с глубокими блестящими залысинами. Фейн курил дорогие сигары. И, вопреки обыкновению заядлых курильщиков гасить табаком раздражение, закуривал в минуты покоя. Добрый знак, подумал Радовский, когда увидел, что генерал потянулся к кипарисовому футляру.