Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев - Роман Кожухаров Страница 11

А когда увидел Блондина, стоящего без канистр, заорал на него:

— А вы, корова неуклюжая, схватили две канистры и бегом отсюда к чертовой матери!

Когда Блондин проходил с двумя канистрами в руках мимо Эрнста, тот, ухмыльнувшись, прошептал:

— Там впереди — связисты. Им нужен бензин. А мы за него получим баночное пиво. У мюнхенца башка варит! А?

Вечером было так же жарко, как и днем. Никакой свежести, ни единого ветерка. Только удушающая жара. Они сидели под тремя деревьями, под которыми устроили пикник, ели тушенку с хлебом и пытались отгонять мух.

После каждого глотка теплого баночного пива пот начинал течь в три ручья. У сигарет после еды был соломенный привкус, и они драли горло.

— Прекрасная ночь.

Камбала кивнул головой в ответ на слова Куно о прекрасном.

— Ничего не имею против.

Вальтер загасил свою сигарету о землю:

— Ты прав, Камбала. Куно под прекрасным понимает лишь тишину.

— А может быть, прекрасную тишину? — усмехнулся Пауль.

— Долго так не будет. — Йонг раздавил ногой пустую банку из-под пива. — Скоро придут любимые огненные червячки, Камбала.

— Не понял?

— Огненные червячки, — повторил Зепп. — Летят один за другим, одинаковые, и летят так красиво!

Когда Вальтер увидел непонимающее лицо берлинца, он рассмеялся:

— Зепп имеет в виду трассирующие пули!

— А когда заварится каша, Ханс?

— По обычаю старого папаши — ночью. Завтра ночью. Мы сейчас где-то южнее Харькова. Фронт проходит севернее Белгорода. И мы где-то между ними. Я думаю, завтра снова поедем, а потом — пешкодралом, как обычно, на исходные позиции. Остается четвертое или, по крайней мере, пятое июля. Вот так, — добавил он задумчиво, — тогда, наверное, и начнется.

Пауль храпел. Йонг лег за ним в той же позе на бок, поджав ноги. Словно две вилки из посудного набора.

— Будет, конечно, не так сурово, как в последнюю зиму, — продолжал делиться своими соображениями Ханс. — Больше танков, больше артиллерии, отдохнувшие и пополненные части, полностью всем укомплектованные. Должно быть легче. Первый день, Эрнст, когда дело начнется, выйдем ли мы из него?

Большинство уснуло, только Ханс и Эрнст еще сидели вместе. Блондин слышал их приглушенные голоса. Он положил руки под голову и смотрел в ночь. Желудок снова прихватило, и в голову опять лезли дурацкие мысли. Он не видел своих товарищей, но, несмотря на это, их образы были у него перед глазами, точные, словно подобранные фотографии к паспорту. Ханс, останется ли он, как всегда, целым и невредимым? А Эрнст? Чепуха! С ним будет все в порядке, как и с Дори. В худшем случае у того будет одна из его знаменитых аварий. Вальтер и Петер — будущие офицеры. Ханнес тоже относится к ним. Сорвиголовы, отчаянные храбрецы и хитрецы одновременно. В чем-то они похожи. Пауль и Йонг — лучший пулеметный расчет в батальоне. А Зепп? Камбала? Куно? Уни? А я? Почему о себе думаешь в последнюю очередь? Выйду ли я из боев? Кто там останется на этот раз? В кого попадет? Ведь всегда кому-то достается? И всегда по очереди. Если Ханс и Эрнст уцелеют в любом случае, то остаются еще десять. «Десять негритят…» Ночь была спокойной и почти тихой. Только откуда-то издалека доносился шум моторов, словно музыка. Словно… «Я знаю, чудо свершится…»

Что такое! Оставь меня! Уйди, проклятие! Я хочу спать…

— Ну, вставай, Цыпленок! — Эрнст по-отцовски треплет его по щекам.

— Вставай!

Блондин зевнул, протер глаза, как пьяный, потряс головой.

— Черт возьми, я же только что уснул!

— Только что уснул? — Эрнст помог ему подняться. — Продрых чуть ли не три часа!

— Три часа? — Он споткнулся о ветку и выругался. Он не знал почему, но его просто тошнило.

Дори был как всегда. Он висел на руле, словно окурок в уголке его рта, ленивый, небрежный и совершенно непохожий на солдата. Мотор работал.

— Остальные уже поехали, проскакивай назад, Цыпленок!

Он резко рванул машину вперед. Она встала на дыбы, ее занесло, и она накренилась. Дори пробурчал что-то о дерьмовой дороге, закрутил руль, переключил передачу, кого-то обогнал, словно гонщик, и пристроился за вездеходом. У Эрнста на коленях лежал бельевой мешок, содержимое которого он ощупывал, достал бутылку, отпил из нее глоток на пробу и передал назад.

— Пей, Цыпленок! Лекарство от «блевелуи».

Шнапс обжег. Но стало легче.

За ветровым стеклом слабо виднелся «лежащий наискось Дитрих». Это была вторая ночь.