Зима мира - Кен Фоллетт Страница 10

Йорг расхохотался.

– Позвольте, я вам кое-что объясню, комиссар, – сказал Роберт. – Я австрийский граф. Двадцать лет назад у меня был замок и обширное поместье в Венгрии, там жили мои мать и сестра. Во время войны я потерял и свою семью, и замок, и земли, и даже страну, которая… значительно уменьшилась в размерах. – В его тоне уже не было насмешливого удивления, голос зазвучал хрипло от волнения. – Когда я прибыл в Берлин, у меня не было ничего, только адрес Вальтера фон Ульриха, моего троюродного брата. И тем не менее мне удалось открыть этот ресторан… – Он откашлялся. – Это все, что у меня есть. – Он остановился и сделал несколько глотков кофе. Все за столом сидели молча. К нему вернулось самообладание, и его голос снова зазвучал несколько снисходительно. – Даже если бы вы пришли ко мне с щедрым предложением – а это не так, – я бы все равно отказался, потому что это значило бы продать мою жизнь. У меня нет желания быть грубым по отношению к вам, хоть вы вели себя и не лучшим образом. Но мой ресторан не продается ни за какие деньги. – Он поднялся и протянул руку. – Доброй ночи, комиссар Маке.

Маке машинально пожал ему руку и, по-видимому, тут же пожалел об этом. Он встал – было очевидно, что он рассержен. Его жирное лицо побагровело.

– Мы еще поговорим об этом, – сказал он и ушел.

– Ну и мужлан, – сказал Йорг.

– Вот видите, что нам приходится терпеть? – сказал Вальтер, обращаясь к Этель. – Лишь потому, что на нем эта форма, он может делать все, что хочет!

А Ллойда беспокоила уверенность Маке. Казалось, он был уверен, что может купить ресторан за названную им цену. На отказ Роберта он отреагировал так, словно это было лишь временное препятствие. Неужели нацисты уже обладают такой властью?

Именно к этому стремился и Освальд Мосли со своими британскими нацистами: чтобы в стране царила власть не закона, а угроз и грубой силы. Как же люди могут быть такими дураками?

Они надели пальто и попрощались с Робертом и Йоргом. Как только они вышли за порог, Ллойд почувствовал запах дыма – не табачного, какого-то другого. Они сели вчетвером в машину Вальтера – «БМВ Дикси 3/15» (Ллойд знал, что так называется «Остин-7», который производят в Германии).

Когда они ехали через парк Тиргартен, их с громким звоном обогнали две пожарные машины.

– Интересно, где пожар, – сказал Вальтер.

Тут же они увидели через деревья отсветы пламени.

– Кажется, это около рейхстага, – сказала Мод.

У Вальтера даже голос изменился.

– Давайте-ка посмотрим, – обеспокоенно сказал он и резко повернул.

Запах дыма становился все сильнее. Из-за верхушек деревьев Ллойд увидел поднимающиеся к небу языки пламени.

– Там большой пожар! – сказал он.

Они выехали из парка на Кенигсплац, широкую площадь между зданиями рейхстага и Кролль-оперы напротив. Рейхстаг был охвачен пламенем. В рядах классических окон плясали красные и желтые языки. Огонь и дым рвались вверх через центральный купол.

– О господи, нет! – услышал Ллойд голос Вальтера, и в голосе этом звучал ужас и отчаяние. – Боже милостивый, только не это!

Он остановил машину, и все вышли.

– Это же катастрофа! – сказал Вальтер.

– Какое прекрасное старинное здание… – произнесла Этель.

– Дело не в здании, – неожиданно сказал Вальтер. – Это горит наша демократия.

С расстояния ярдов в пятьдесят за пожаром наблюдала небольшая толпа. Перед зданием выстроились пожарные машины, их шланги уже воевали с пламенем, вода устремлялась внутрь через выбитые стекла. Горстка полицейских стояла вокруг, ничего не предпринимая.

– Я депутат рейхстага, – обратился Вальтер к одному из них. – Когда это началось?

– Час назад, – ответил полицейский. – Мы поймали одного из тех, кто это сделал – в одних штанах, остальную одежду он поджег, чтобы устроить пожар.

– Нужно установить веревочные заграждения, – распорядился Вальтер. – Держите людей на безопасном расстоянии.

– Слушаюсь, – сказал полицейский и ушел.

Ллойд незаметно отошел от остальных и приблизился к зданию. Пожарники побеждали пламя: уже стало меньше огня и больше дыма. Ллойд прошел мимо пожарных машин и заглянул в окно. Похоже, особой опасности не было; к тому же его любопытство оказалось сильнее чувства самосохранения – впрочем, как всегда.

Стоя у окна, он рассмотрел, что разрушения серьезны: стены и потолки обрушились на пол и высились грудами обломков. Кроме пожарных он увидел людей в костюмах – по-видимому, это были чиновники рейхстага. Они ходили среди обломков, оценивая ущерб. Ллойд направился ко входу и поднялся по лестнице.

Тут к зданию мимо устанавливающей заграждения полиции с ревом подлетели два «мерседеса». Из второго выскочил человек в светлой шинели и мягкой черной шляпе. У него под носом Ллойд заметил узкую полоску усов. Он сообразил, что видит нового канцлера Германии Адольфа Гитлера.

За Гитлером следовал другой человек, повыше, в черной форме СС – его личный телохранитель. За ними, хромая, шел министр пропаганды, юдофоб Йозеф Геббельс. Ллойд узнал их, так как видел фотографии в газете. Было настолько невероятно увидеть их так близко, что он даже забыл испугаться.

Гитлер взбежал по лестнице, перешагивая через ступеньку, прямо в сторону Ллойда. Повинуясь внезапному побуждению, Ллойд распахнул перед канцлером массивную дверь и замер. Тот, кивнув, вошел, а за ним – его свита.

Ллойд последовал за ними. Никто ничего ему не сказал: люди Гитлера думали, что он из служащих рейхстага, а те – наоборот.

Повсюду стоял ужасный запах мокрой золы. Гитлер и его сопровождающие перешагивали через обгоревшие балки и шланги, осторожно ступали по лужам грязи. В вестибюле стоял Герман Геринг, огромный живот обтягивало пальто из верблюжьей шерсти, переднее поле шляпы по потсдамской моде загнуто вверх. «Это тот самый, который вместо полицейских набрал нацистов», – подумал Ллойд, вспомнив разговор в ресторане.

Едва увидев Гитлера, Геринг воскликнул:

– Это начало коммунистического восстания! Они вот-вот нанесут удар! Нельзя терять ни минуты!

У Ллойда появилось дикое ощущение, словно он сидит в театре, а перед ним – актеры, исполняющие роли этих могущественных людей.

Гитлер вел себя еще более театрально.

– Теперь пощады не будет! – вскричал он. Он вел себя так, словно обращался к целому стадиону зрителей. – Любой, кто встанет у нас на пути, будет растоптан! – Он уже привел себя в такую ярость, что весь дрожал. – Каждого коммунистического функционера мы будем расстреливать на месте. Депутатов рейхстага от коммунистов следует повесить сегодня же ночью! – У него был такой вид, будто он сейчас лопнет от злости.

Вот только во всем этом чувствовалась какая-то фальшь. Ненависть Гитлера, похоже, была настоящей, а вот ее проявление казалось представлением, исполняемым для окружающих, и своих, и чужих. Это был актер, испытывающий настоящие чувства, но усиливающий их перед зрителями. И Ллойд видел, что это действовало: все, кто его слышал, завороженно замерли.