Операция "Фауст" - Евгений Федоровский

Смертник стоял недалеко, но Павел Клевцов никак не мог разглядеть его лица. Он видел худые ноги без обмоток в растоптанных ботинках, изодранные брюки в мазутных пятнах, гимнастерку с оторванными пуговицами – из-под нее высовывалась серая от грязи нижняя рубаха, – видел тощую синеватую шею, а вот лица будто и не было. Сплошной размыв – без глаз, бровей, без волос и морщин.

Место для расстрела выбрали глухое, невыветренное – и плотная туча комаров висела над человеком. Одни садились, напивались кровью до одури, тяжело отваливали, уступая место другим. Смертник не отмахивался от них, как это делали бойцы из комендантского взвода. В ожидании команды те стояли в сторонке, тяжело дымили махоркой, пряча друг от друга глаза.

У Клевцова возникло какое-то неодолимое желание подойти ближе к осужденному, рассмотреть, запомнить его лицо. Он сделал несколько шагов вперед, но тут жесткая рука опустилась на плечо и он услышал глуховатый голос. Старший из комендантских сказал:

– Отойдите. Вам это видеть ни к чему…

Старший не знал, почему вышла задержка с исполнением приговора. Выступил перед строем командир танкового батальона, приговор трибунала зачитал прокурор. Осталось исполнить. Однако в расположении батальона расстреливать не стали, а повели смертника к болоту.

Знал Павел. Это он настоял на отсрочке. Именно в эти минуты военные юристы связывались по телефонам и телеграфу с начальством: как-никак ходатайствовал человек из Москвы, притом с немалыми полномочиями. А смертник стоял неподвижно, точно деревянный. Приказа ждал старший комендантского взвода. И бессильно топтался Клевцов, выжимая сапогами болотную жижу.

…Два дня назад военинженер 2-го ранга [1]Павел Клевцов был поднят среди ночи. Вызывал начальник кафедры Военно-инженерной академии профессор Ростовский. Что-то непонятное и опасное применили немцы на Воронежском фронте. Нужно было срочно вылететь туда и разобраться. Последний участок пути пришлось преодолевать на связном У-2. Самолет выделил командующий фронтом, как бы подчеркнув этим фактом важность миссии Клевцова. Пилот до танкового батальона долетел, но найти подходящего для посадки места не смог. Он сбросил вымпел, чтобы встречали пассажира у деревни Верхушки – раньше там была площадка.

К свалившемуся с неба гостю первыми принеслись мальчишки. От них узнал Клевцов, что «фриц» отсюда недалеко, иногда летают «мессера», но не стреляют, не бомбят и что последнего здорового мужика Фильку забрали в стройбат. Потом на хромой лошади подъехали две женщины с низко опущенными на лоб платками. К сказанному ребятишками ничего добавить они не могли, а только с молчаливым любопытством разглядывали Клевцова, одетого, как им казалось, не по-фронтовому щеголевато и подозрительно.

Затем из березняка выскочила пятнистая «эмка», промчалась проселком, огибая поле, на котором уже золотилась рожь. Пугнув мальчишек пронзительным гудком, шофер лихо осадил машину. Из кабины вышел невысокий капитан в танковом шлеме, небрежно кинул руку к виску:

– Замкомбата Боровой. Прошу!

Шофер газанул и погнал обратно к перелеску.

– В самый момент прибыли! Тут такое идет!.. – прокричал Боровой.

– Я вас хорошо слышу, – сказал Павел.

– Извиняюсь. Это у нас, танкистов, привычка орать. Грохочет же все кругом, гремит, – ничуть не обидевшись, снизил тон Боровой.

– Почему «в самый момент»?

– Из четвертого экипажа водитель остался. Уполз, стервец! В штаны наделал. А ведь – «Ни шагу назад!» Ну, его трибунал – в расход.

– Расстреляли?!

– Не пирогами же кормить!

«Эмка» выскочила из березняка на пригорок. Сверху далеко просматривались холмистые поля с темными лесными островками и рыжими изломами оврагов.

– Во-о-он наши коробочки-могилки, – показал Боровой рукой.

На склоне холма чернели остовы сгоревших танков с развороченными листами брони, раскиданными башнями, сорванными от взрыва собственных боеприпасов. Они замерли впритык друг к другу, словно наткнулись на одну и ту же преграду.

– Вижу три танка, где же четвертый?

– Так я ж говорю – уполз четвертый! Водитель привез мертвыми командира, стрелка и заряжающего, а сам, паразит, выжил! – Боровой опять закричал, словно залез в танк.

– И его в расход?

– А то! – восклицанием, видно означавшим «само собой разумеется», ответил Боровой. – Впрочем, – он взглянул на часы, – может, еще и не расстреляли, только что повели…

– Так водитель жив?! Слушай, друг! – Павел вцепился в рукав Борового. – Это же единственный, кто видел, как горели танки! Он все слышал и испытал!

– Его допрашивали и мы, и особисты, и прокурор… Одно долдонит: «Виноват, дал тягу». А ведь это в бою!

– Да при чем тут прокурор?! – закричал Павел, будто тоже залез в танк. – Я должен знать! Я! Гони туда, куда его повели! Гони вовсю!

– Знаешь дорогу? – спросил Боровой, которого поколебало властное «я» Клевцова.

– Знаю, – сухо отозвался шофер.

– Так жми на все железки!

– Тебя как зовут? – перейдя на «ты», спросил Клевцов замкомбата.

– Федор. А что? – Боровой озадаченно уставился на приезжего.

– Вот что, Федор… С этим механиком я должен обязательно поговорить. Понял, Федя?

– А то… – слабо шевельнул губами Боровой.

– Меня оставишь на месте, а сам гони в штаб, передай мою просьбу слово в слово. От него, единственного свидетеля этой истории, может быть, зависит очень многое…

Ни Клевцов, ни Боровой не замечали, как их бросало из стороны в сторону, больно било о бока машины, как стонали и звенели заклепки расшатанного кузова, как ревел, взвывая и охая, мотор. Шофер уже гнал «эмку» по кочковатой земле начинавшегося болота, изрытого кротами, куда медленно двигалась цепочка людей.