Добро пожаловать в Найт-Вэйл - Джеффри Крэйнор Страница 9

Джеки заказала кофе. В конечном итоге кофе ей дали. Эти моменты соотносились между собой.

В закусочной «Лунный свет всю ночь» оказалось полно народу, как всегда по утрам. В городе было немного мест, где человек мог спокойно позавтракать в обществе большого числа людей, также спокойно завтракающих. Нет ничего более навевающего чувство одиночества, чем спокойно делать что-то наедине с собой, и ничего более приятного, чем спокойно делать то же самое параллельно с братьями по разуму, занятыми тем же самым, когда все в одиночку сидят рядом друг с другом.

В правой руке Джеки держала кофе, поданный в кружке с надписью:

Наблюдатели за сорняками братья Джоунс Ко.

«Мы следим за вашими сорняками на предмет подозрительного поведения!»

Круглосуточный аудио- и видеомониторинг

Это была часть очаровательного фирменного стиля «Лунного света». Здесь использовались кружки, собранные где угодно. Иногда следы этого «где угодно» оставляли на кружках непонятные пятна или жужжащие звуки. Это также было частью фирменного стиля.

Джеки левой рукой сжимала лист бумаги, продолжая делать это со вчерашнего вечера. Чуть раньше она попыталась сжечь бумагу, но та возродилась из пепла. Она поместила листок в небольшую шкатулку, заперла ее – листок выбрался оттуда.

Джеки попыталась смыть его под душем, который зачастую решал ее проблемы. Она оставалась наедине с мыслями, и они, казалось, исходили откуда-то извне. Мыслями, ставящими под вопрос ее решения, или вносящими предложения, или просто туманно рассуждающими о жизни таким образом, что они, скорее всего, не были ее собственными.

Когда Джеки поставила бумагу под лившуюся из душа воду, та намокла и растворилась, упав в ручеек, струившийся в сторону стока, но потом снова оказалась у нее в руке. Джеки вновь и вновь уничтожала листок, а тот вновь и вновь возвращался к ней.

– Наконец-то у меня есть спутник, на которого можно положиться, – сказала она, обращаясь к душевой лейке, и тут ей в голову пришла мысль, едва облекаемая в слова, скорее обобщенный образ того, как часто нас окружают вещи, на которые можно положиться и как мало мы о них думаем. Она вышла из душа такой же, как большинство людей, – чистой и немного одинокой.

Сидя в закусочной и мало на что надеясь, Джеки скатала листок в шарик и засунула его в блюдо с овсянкой вместе с традиционными ягодами голубики, кубиками соли и лишенным вирусов лососем. Она с жадностью проглотила овсянку, словно не ела несколько дней, хотя, возможно, так и было. Но она не знала этого наверняка, поскольку вряд ли могла сосредоточиться на чем-то кроме бумаги. Левая рука Джеки дернулась, и она все поняла, даже не взглянув на нее.

– Черт побери! – выругалась она, ткнула в листок ножом для масла, после чего несколько раз повторила «Черт побери!» все более слабеющим голосом.

«КИНГ-СИТИ», – было написано на бумаге.

– Да знаю я, знаю, – пробормотала она.

Никто из сидевших вокруг ничего не заметил. Все знали, что молодые люди часто кричат, тыча ножом в стол.

Мужчина слева от нее ковырял щербатый прилавок и что-то шептал. Соломенная шляпа держалась у него на самой макушке, так что его лицо казалось длиннее, чем на самом деле. Справа сидела женщина, поставившая свой стул так, чтобы видеть вход в закусочную, и ставившая у себя в планшете галочку каждый раз, когда кто-то входил. В общем и целом никому не было дела до молодой девушки, кричавшей и чем-то тыкавшей себе в руку.

Утренний кофе в «Лунном свете» являлся частью ее обыденной жизни. Примерно через пять минут она ставила пустую кружку на стол, шепотом просила бокал для воды принести счет, затем вытаскивала его из-под подноса с пакетиками сахара, где он внезапно появлялся, засовывала вместе с деньгами обратно под сахар, дожидалась глотающего звука, возвещавшего, что счет оплачен, и выходила из заведения. Обычная для закусочной канитель.

Потом Джеки ехала в ломбард, откапывала спрятанные накануне двери и ставила их с открытыми замками у парадной стены как раз ко времени открытия, наступавшего в момент, когда предчувствие сообщало ей, что пора открывать заведение. Она просиживала там целый день, делая то, что делала обычно, и не более того, после чего заканчивала эту работу и отправлялась домой. Больше ничего особенного в ее жизни не происходило. Человеческая жизнь – лишь то, что ты делаешь.

Но в это утро она не попросила счет. Она не расплачивалась и не уходила, продолжая смотреть на зажатый в руке листок бумаги и зная, что сегодня не станет делать то, что делала изо дня в день. Это знание пришло в виде боли в желудке и дрожания шеи. Оно имело физическое воплощение, как любое сильное осознание, и куда больше относилось к ломоте в костях, нежели к представлениям у нее в голове.

Бумага нарушила обыденный ход вещей, а этот ход вещей и был ее жизнью. Без него она была лишь не старившимся тинейджером, не имевшим друзей. Она чувствовала себя беспомощной перед силой и властью листка бумаги, хоть и не понимала, в чем заключаются эти сила и власть.