Ангелы Монмартра - Игорь Каплонский Страница 9

Стоявший рядом с Фредэ долговязый негр Шоколад расправил плечи и начал медленно двигаться в сторону злополучной компании. Друг папаши порой выполнял обязанности блюстителя порядка. Этот колоритный тип был известен в «Кролике» еще со времен прежнего хозяина заведения – знаменитого шансонье Аристида Брюана. Лет двадцать назад чернокожий уроженец Бильбао был клоуном в «Новом цирке». Шоколад водил дружбу с Тулуз-Лотреком. Они вместе напивались джин-виски в «Айриш энд Америкэн бар» и «Мирлитоне». На арене у чернокожего было амплуа простака и увальня. Но во время оргий, коими был знаменит Париж девяностых, стоило кафешантанному оркестрику заиграть что-нибудь веселое, Шоколад полностью преображался. Он становился необычайно подвижен, пластичен и прекрасно танцевал. В «Кролик» его пригласил Брюан, потом, как по наследству, старый клоун вместе с кабаре перешел во владение папаши Фредэ. Сейчас его неизменная клетчатая кепка потерлась, волосы стали седыми, но сказочная сила и ловкость, казалось, с годами только возросли. Следует заметить, что Шоколад отличался не только добродушным нравом, но и отчаянной религиозностью. Последние слова Моди по поводу дьявола он был готов принять как личное оскорбление.

Никто из завсегдатаев не сдвинулся с места. Все знали негласное правило кабаре: здесь погромов не устраивают и безоговорочно уважают владельца. Папаша Фредэ в свое время неоднократно выручал почти каждого из присутствующих. Если он решил не оказывать помощь этой компании, то у него есть основания.

Моди заметил движение Шоколада и понял, что сейчас его попросту вышвырнут. Взгляд Амедео чуть прояснился, в нем засквозила итальянская гордость пополам с упрямством. Рука Моди уже нашаривала спинку ближайшего стула. Шоколад выпятил грудь, раздул ноздри и ринулся на противника…

И тут барон Пижар воочию убедился, что летящую скалу можно остановить.

Между темнокожим атлетом и Моди молниеносно втиснулась гигантская фигура. В следующее мгновение Шоколад был бережно, однако весьма настойчиво отодвинут назад, а Амедео от неожиданности попятился сам.

– Оставьте, не надо, – с легким акцентом, твердо печатая согласные, произнес бледный незнакомец. – Право же, не кипятитесь.

Изумленный Шоколад еще раз дернулся и остановился. Так они и замерли напротив – длиннолицый великан в черном сюртуке и темнокожий силач в песочно-желтом выходном костюме.

– Вот и хорошо, – незнакомец отпустил плечи Шоколада. – Любезный Фредэ, с вашего позволения я закрою счет этого мсье. Здесь сто франков.

– Я возражаю… – насупился папаша, однако деньги принял. – А вообще-то всё равно. Вы ведь его даже не знаете…

– Сказать по чести, и мне всё равно. Он показался мне хорошим человеком, – незнакомец поклонился присутствующим. – Анжелюс Дежан, к вашим услугам.

Затем занял привычное место у камина.

– Чертовы русские бояры, – пробормотал кто-то из посетителей. В этом голосе смешались злость и восхищение. – Они думают, что могут купить Париж. Гордец Моди сейчас ему покажет!

Однако уже окончательно пришедший в себя Амедео не собирался никому ничего показывать. Он внимательно поглядел на незнакомца и кивнул со сдержанной благодарностью.

– Мсье Дежан, как я сказал, деньги будут послезавтра. Прошу прощения, дорогой Фредэ. Жаль, мой гонорар достанется не вам, – последние слова он произнес с порога.

Через день, ближе к вечеру Модильяни пришел в «Резвый Кролик» вернуть долг. Дежан рассеянно принял деньги и улыбнулся Амедео. Вдруг, словно увидев за спиной Моди нечто невероятное, он изменился в лице и торопливо направился к выходу. Несколько не особо тактичных посетителей выглянули на улицу.

Дежан стоял под липой и провожал взглядом уносящееся вниз по рю де Соль красное такси…

* * *

– …Алле! – Подражая иллюзионистам, папаша смахнул с холста последний покров. – Картине необходимо впитать тень – так советует художник. Смотрите внимательно, и наверняка вы откроете для себя нечто новое в живописи.

Пижар замер от неожиданности. Картина словно заговорила…

* * *

…Это было в старом саду в одну из позабытых зим. Что ты делал там один, студеной ночью? Память услужливо подбрасывает образ: да, конечно, это свидание, ты ждал ту… Синяя варежка растирает нежную щеку, теплый пар дыхания у твоего лица, торопливый женский поцелуй. Кто она, та безымянная? Хочется вернуть позабытый кусочек жизни. Ты смутно вспоминаешь время, события, образы.

Той ночью она не пришла. Кажется, эта встреча должна была стать последней… Ты снова видишь два одинаково круглых светила в ночном небе. Слева, над острыми ветвями деревьев, тускнеет луна. Прямо перед тобой залепленный снегом газовый фонарь – его огонек мерцает над ажурной ковкой чугунного столба. Вдруг впереди, снизу вверх перечеркивая сугробы, стену мертвых деревьев, полотно розово-черных небес, взвивается снежный бурунчик. Он вьется вокруг фонарного столба, и ты видишь настоящее чудо. Из-под сугроба вместе со снежинками взмывают невесть как сохранившие цвет желтые, алые, даже еще зеленые листья, ничуть не тронутые тленом поздней осени: кленовые с изящными гранями, округлые дубовые, похожие на нарисованные ребенком облака, березовые, тополиные, ивовые…

И вот, всего на мгновение, у самого стекла фонаря сложились они в невиданной красоты женское лицо.

Лишь короткий миг выхватил из небытия широко распахнутые глаза, тонкую линию переносицы, сжатые губы, взбитые волной ветра густые пряди волос. Беспощадное совершенство, чей взгляд опасен смертному. Юное божество иной вселенной легко коснулось взглядом нашего мира. Подсвеченное изнутри огоньком фонаря, а оттого еще более таинственное, взглянуло быстро и деликатно, чтобы не разрушить наш мир, не уничтожить привычные нам понятия об истинной красоте – и по той же причине явилось лишь одному человеку.

Тебе.

Этого оказалось достаточно, чтобы свести тебя с ума, в одно мгновение познавшего совершенство и ставшего мудрым. Сладкий комок восторга перекрывает дыхание. Ты ощущаешь, как слеза остывает в уголке глаза.

Моя, только моя, ибо явилась только мне, шепчешь ты. Замеченная тобою одним в дарованное свыше мгновение, словно бы некто могущественный и непостижимый извинился за твое бессмысленное ожидание, за грядущее одиночество бесчисленных долгих ночей.

Моя, моя.

Отныне во снах не отыскать покоя, ибо тебе уже никогда не забыть однажды увиденный образ. Дневную память постепенно сотрет солнечный свет, и ты уже не будешь знать, случилось ли это чудо наяву. Зато ночами, в полудреме, когда реальный мир уже расплывается, а сон только начинает проворачивать ключ в дверце сознания, попытаешься угадать в причудливо изогнутых складках одеяла однажды явленный лик. После, во сне, увидишь ее, свою фею осенних листьев и синего снега, внезапно проснешься и снова, снова с нетерпением будешь ожидать следующей ночи.

Яви свой лик!..

Что я вижу в твоих глазах? Свое отражение. Я хочу, чтобы так было всегда. Я знаю о тщетности молитв, но продолжаю заклинать: не уходи, не убивай разлукой!