Разрушь меня - Тахира Мафи Страница 9

И все же, все же, все же…

Вчера вечером память о его объятиях пересилила ужас еженощных криков неведомых узников. Тепло добрых рук, призывающих держаться, сила молодых мышц, облегчение, окончание стольких лет одиночества. После такого дара я перед ним в неоплатном долгу.

Тронуть Джульетту почти невозможно.

Никогда не забуду ужас в глазах матери, муку на лице отца, страх, навсегда врезавшийся в их черты. Их ребенок был оказался чудовищем. Одержимым дьяволом. Проклятым. Адским отродьем. Неведомой мерзостью и гнусью. Лекарства, анализы, рекомендации врачей не помогли. Перекрестный допрос психологов ни к чему не привел.

Она — ходячая бомба, говорили учителя. Мы никогда с таким не сталкивались, сказали врачи. Ее нужно убрать из вашего дома, сказал полицейский.

Да нет проблем, сказали мои родители. Мне было четырнадцать, когда они избавились от меня. Стояли и смотрели, как меня вытаскивают из родного дома за убийство, которое совершилось абсолютно помимо моего желания, воли или знания.

Может, для общества безопаснее, если я заперта в камере. Может, Адам меньше рискует, ненавидя меня. Он сидит в углу, уткнувшись кулаками в лоб.

Я не хотела его задеть.

Я никогда не хотела обижать ни единого человека, не желавшего мне зла.

Дверь резко отъезжает, и в камеру врываются пятеро вооруженных людей, направив на нас автоматы.

Адам вскакивает, я остаюсь сидеть неподвижно, забыв дышать. Я так давно не видела столько живых людей, что просто оцепенела. Надо было кричать, но я молчала.

— Руки вверх, ноги расставить, рты закрыть. Не двигаться, и останетесь целы.

Я по-прежнему сижу неподвижно. Надо поднять руки, расставить ноги. Надо дышать. Мне словно перерезали горло.

Тот, кто выкрикивал приказы, ударил стволом мне в спину. Колени хрустнули, когда я упала на четвереньки. Я наконец-то вдохнула воздух — с привкусом крови. Кажется, Адам кричит. Меня пронзает острая боль, непохожая на все, что я испытывала раньше. Я не могу пошевелиться.

— Ты что, не понимаешь, как это — закрыть рот?

Повернув глаза вбок до отказа, я увидела ствол карабина в двух дюймах от лица Адама.

— Встать! — Ботинок со стальным рантом пинает меня под ребра, быстро, жестко, глухо. Я ничего не проглотила, но судороги сотрясают мое тело, будто жестокий кашель. — Я сказал, встать! — Второй ботинок, еще жестче, быстрее, сильнее, прилетает мне в живот. Я даже не могу закричать.

Поднимайся, Джульетта. Поднимайся. Иначе они застрелят Адама.

Кое-как встаю на колени, теряю равновесие и едва не падаю на стену сзади, но неловко двигаюсь вперед. Поднять руки оказалось мучительно, я не ожидала от себя подобной стойкости. Внутри все омертвело, кости растрескались, кожа превратилась в сито, истыканная иголками боли. Вот меня и пришли убивать.

Вот почему Адама посадили в мою камеру.

Потому что я ухожу. Адам здесь, потому что я ухожу, они забыли убить меня вовремя, потому что мои минуты истекли, потому что семнадцать лет в этом мире слишком много. Сейчас меня убьют.

Я часто думала, как это будет. Интересно, это осчастливит моих родителей?

Кто-то смеется.

— Ну не жалкое ли дерьмо?

Я не знаю, со мной ли они говорят. Я едва удерживаю руки поднятыми.

— Даже не плачет, — добавил кто-то. — Девки на этом этапе уже молят о пощаде.

Стены начинают сочиться кровью, сильнее, сильнее, алые струйки уже брызжут в потолок. Я не знаю, сколько смогу сдерживать дыхание. Я не различаю слова, не понимаю звуков, только слышу, как в голове шумит кровь. Мои губы — две бетонные плиты, которые мне не разлепить. Пол куда-то проваливается. Ноги несут меня в направлении, которое я не узнаю.

Надеюсь, они убьют меня быстро.