Мертвые видят день - Семен Лопато Страница 9

– Странные камни – со сколами. Как будто вода не шлифует их.

– Похоже на Стикс.

– Это и есть Стикс.

– Не дури, Дитер. Поменьше университетских штучек.

Худой сутулящийся парень с решительной ухмылкой выпрямился.

– Я знаю, что я сделаю с вашим Стиксом. Я выстираю в нем носки.

Кто-то прыснул.

– Швеллер лишит вас рыбалки. Он отравит воду на пять миль вверх.

– Хватит, Ганс. Доложи капитану.

Старпом что-то уже говорил Вагаскову.

Видя, как согласно кивнули Вагасков и немец, мы обступили плот и, навалившись, столкнули его в воду. Дав тем, кто был полегче, забраться на него, остальные, уже идя по пояс в воде, вывели его на середину реки; подхваченные течением, уже поспешно переступая по дну, они, кто легче, кто с трудом, сумели взобраться на него сами. Течение подхватило плот и понесло его, река расширилась; быстро приблизившись к горному массиву, казавшемуся сначала таким далеким, резко завернув, так что рулевым пришлось втроем навалиться на валек, чтобы плот не вынесло на берег, она плавно и свободно пошла вверх, огибая гору, несясь и поднимаясь по руслу, окаймляющему гору подобно широкой винтовой террасе.

Небо было темным и низким, вода кипела из-под бревен, время словно ускорилось, левый берег, примыкавший к бурой базальтовой горе, сплошной зеленой лентой несся мимо, правый, более широкий, медленно плыл, вращаясь вокруг нас, скрываясь в паре сотен шагов в белесой дымке тумана; несколько раз бурлящие, бьющие ключом струи, ответвляясь от реки, быстро уходили вправо, прыгая и катясь через берег и скрываясь в тумане, одинокие черные раскидистые деревья возвышались временами над нагромождениями камней и высокой травы, сгибавшейся под ветром, которого мы почему-то не чувствовали, один или два раза в пирамидах камней, остро подпиравших черные развесистые кроны, мне почудились рукотворные могильные холмы. Река замедлилась, правый берег расширился, высокие деревья исчезли, уступив место высокой сухой траве и пустошам с россыпями камней, уже не в одном, а в нескольких местах мы различали явно сложенные человеческими руками каменные цилиндры колодцев, серый туман то застилал пустое пространство, то рассеивался, в какой-то момент мне показалось, что вдали, у такого же нагромождения сухих серых камней я вижу покосившееся, надломленное мельничное колесо.

Туман рассеялся, тихо и медленно река тащила плот мимо пустынного, поросшего негустой серой травой берега. Подняв глаза, до того утомленные однообразием безмолвного пустого пейзажа, я вздрогнул – маленький мальчик лет пяти стоял молча шагах в двадцати от берега, держа что-то в руках и молча глядя на плот. В синих коротких штанишках, сандалиях и рубашечке, аккуратно одетый и причесанный, он внимательно смотрел на нас, словно что-то заботливо сберегая – то самое, что держал в руках – присмотревшись, я понял, что в руках перед собой он держал маленький радиоприемничек. Держа его двумя руками, как держат мячик, он то ли показывал его нам, то ли аккуратно прижимал его к себе – как единственное, что у него было, как единственное достояние и единственную игрушку, все, что досталось ему в этом мире – ни единого человека не было на берегу – серьезно и словно доверчиво чего-то ожидая, он держал перед собой радиоприемничек – в тишине и на отделявшем меня расстоянии я так и не смог уловить, молчал ли радиоприемничек или что-то чуть слышно бессмысленно бурчал, сжимаемый заботливыми ладонями ребенка.

Обернувшись, чтобы что-то сказать Вагаскову или рулевым, я почувствовал, что не могу сказать ни слова, река рванулась вперед, туман почти вплотную подошел к реке, скрывая и унося берег и мальчика; словно бешено вонзаясь в воду, плот несся по реке, беспорядочно и коротко рыская носом; туман внезапно сдернуло – от реки и до конца пространства, – в единый миг мы увидели себя на равнине, река внезапно так же резко замедлилась – увидев что-то массивное и беспорядочное впереди, мы почти тут же обнаружили себя внутри этого нагромождения, не сразу поняв, что это были развалины или недостроенные корпуса каких-то зданий; шлак, расколотые строительные блоки и металлический мусор врезались в берега разом сузившейся реки, что-то заскребло по дну плота, еще несколько мгновений спустя вода, разом обмелев, исчезла в трещинах каменистой, замусоренной поверхности, плот заскрипел о камни и все остановилось. Внезапно пошел дождь. Покинув плот, мы сошли на растреснутый битый асфальт.

Недостроенные или разгромленные корпуса каких-то зданий были справа и слева – в выбоинах треснувших стенных блоков и остриях выпавших стекол; над головой, кусками приоткрывая серое небо, была недомонтированная крыша дебаркадера. По битому кирпичу и обломкам арматуры мы шли узким коридором между изуродованными зданиями туда, где впереди был виден какой-то просвет; торчащий из асфальта рельсовый путь внезапно обнаружился под ногами; идя вдоль него, через пару сотен метров, когда здания справа и слева оборвались, мы вышли на странный, освещенный серыми небесами пустырь – полуразрушенные бетонные постройки отступили далеко в стороны, рельсовый путь брал чуть вверх, на возвышении, рядом с ярко освещенной внутренним электричеством двухэтажной кирпичной будкой стоял массивный черный паровоз с двумя прицепными платформами. Железнодорожный путь уходил вперед.

Увидев приоткрытую дверцу будки машиниста, двое немцев и кто-то из наших бросились к ней, увидев такую же приоткрытую дверь кирпичной будки, я зашел внутрь – конторский стол у окна с огромной раскрытой книгой с таблицами на непонятном языке, очки с треснувшим стеклом и примотанной дужкой, старая пепельница, на краю стола лежала детская игрушка – стеклянный аквариум с металлическими рыбками, вода давно высохла, рыбки грудой лежали на дне. Удочка для ловли рыбок с магнитной присоской на конце лески лежала рядом. Все лампы – под потолком и по углам комнаты, на штативах, ярко горели. Выйдя, я подошел к паровозу: оживленно спрыгнув с подножки один из немцев что-то взволнованно говорил своему офицеру и Вагаскову, спрыгнувший следом боцман взятым где-то лоскутом дерюги вытер руки от угольной пыли.

– Угольный ящик полон, зольник пустой, жаровые трубы вроде прочищены, так что хоть сейчас ехать, – сказал он. – Если куда-то нужно ехать, конечно.

– Нужно проверить буксы и рессорные балансиры, а также тормозные колодки, – произнес более хладнокровный немец, – но, по моему впечатлению, состав готов к использованию.

Вагасков оглянулся на тендер.

– Вода в емкости есть?

– Воды нет, – откликнулся немец, – но рядом водокачка со шлангом, заполнить тендер не составит проблемы.

Усмехнувшись, немецкий офицер достал из кармана стальную розу.

– Все выглядит так, как будто все уже решено за нас, – произнес он, – впрочем, иного средства двигаться вперед все равно нет. Радует по крайней мере то, что с этого изделия пока еще ничего не упало, хотя Поля Безумия, а может быть, и само безумие, уже определенно близко. – Он спрятал розу. – Разводите огонь в топке, качайте воду, а экипаж, я думаю, уже может размещаться на платформах.

Вернувшись в будку машиниста, немцы занялись топкой, кто-то из наших подтянул кишку водокачки и начал качать воду в тендер; забравшиеся на платформы, запахивая бушлаты, под моросящим дождем мы сидели молча, глядя на темнеющее небо и развалины зданий вокруг. Рельсовый путь через короткий каменный мост с покосившимся металлическим ограждением вел в глубину следующих кварталов, что было там, мешали разглядеть дождь, поднимавшийся с земли туман и просто расстояние. Прошло полчаса или около того и легкая дрожь и черное облако из паровыпускной трубы показали, что паровой котел запущен, тяговые дышла пришли в движение и вместе с совершавшими первый оборот огромными колесами состав двинулся с места. Сначала медленно, потом постепенно разгоняясь, в россыпи перестуков миновав каменный мост, состав въехал в пространство между окружающими зданиями и, то подергиваясь, то возвращая плавный ход, потянулся мимо них.