Оказия - Анна Шведова Страница 8

Оболонский медленно обвел всех глазами. За пару секунд из толпы любопытствующих он умело выделил тех, кто был связан с мужчиной у колодца. И лишь очень внимательный человек смог бы заметить в его безмятежном взгляде вызов.

– Я разыскиваю господина Кардашева, – негромко и спокойно сказал он, не глядя в сторону колодца, но все же спешиваясь.

– И кому ж это он понадобился? – не удержался от ленивого сарказма голубоглазый блондин.

Константи неторопливо представился.

– Оболонский? – не сумел скрыть неприязненного удивления молодой мужчина, – Я слыхал о Вас. Что же привело столь знатную особу в эти глухие края?

– Возможно, я задал бы такой же вопрос, если бы знал, с кем говорю, – холодно заметил Оболонский.

– Капитан-поручик Герман-Александр Кардашев к Вашим услугам. Итак, зачем я Вам понадобился?

Оболонский легонько щелкнул по носу своего коня, рвущегося к воде, отпустил поводья и спокойно повернул голову, наблюдая за тем, как настырно и нагло животное отталкивает полуобнаженного парня, до сих пор молча стоявшего у полупустого ведра. Взгляды пятерых человек буквально сверлили дырки в фигуре прибывшего.

– Давайте-ка, капитан-поручик, не будем ходить вокруг да около. Я приехал сюда по просьбе отставного полковника Арсения Брунова. А вы?

– Так мы тут отдыхаем, – насмешливо боднул светловолосой головой Герман, сдувая непокорную прядь со лба, и улыбнулся во весь рот, – девок щупаем, пивом наливаемся…

Оболонский молчал и ждал.

– Пожалуй, и вправду не стоит ходить вокруг да около, – неожиданно миролюбиво улыбнулся Кардашев, пошарил по нагрудным карманам и достал порядком измятую бумагу, перетянутую столь же измятой красной лентой, – Служба нас прислала.

– Служба? – как будто удивился Оболонский.

Герман скривился от столь явной лжи.

Оболонский рескрипт взял. «Сим подтверждается… на особой службе Его Императорского Величества Кирилла… Обер-канцлер Окатышев». Размашистую подпись Окатышева Оболонскому видеть доводилось, вот только не ожидал, что увидит ее здесь, в этих краях.

Как раз в том, что Кардашев и его люди из Службы, он не сомневался. Уж больно знакомые черты проглядывали в поведении людей Кардашева. Было в согласованности их действий поразительное подобие сплоченности волчьей стаи, готовой мгновенно броситься по следу и по малейшему знаку вожака вцепиться в глотку противника. Цепкий взгляд Оболонского сразу же отметил скорость реакции, с которой внешне нетрезвый человек оценил обстановку и замер в дверях трактира, мгновенно перехватывая пивную кружку так, чтобы можно было использовать ее как оружие. Заметил и обманчивую расслабленность мускулатуры парня у колодца, вроде как чуть пригнувшегося к венцу, однако просто удобно сгруппировавшегося и готового в любой момент прыгнуть. Заметил и мимолетный рубящий жест самого Кардашева – короткий взмах ребром ладони, после чего его люди заметно расслабились… Он все заметил. Банда? Нет, взаимоотношения не те. Не было в них ни страха, ни агрессии. Они были уверены в себе. Так могут поступать только люди, сплоченные одним делом, но ограниченные долгом, скованные строгой дисциплиной и подчинением, но всегда ощущающие за спиной мощь власти и государства, их пославшего. На ум приходила только Служба, полувоенизированное образование со вполне определенными задачами, и привлечь их мог только слух о распоясавшихся бестиях, в данном случае – оборотне.

Была только одна загвоздка – звятовские леса и болота принадлежали Конкордии, а Службой ведал сам российский Император.

– Что же делают люди из Службы на землях другого государства? – меланхолично заметил советник, возвращая бумагу.

– Бросьте, Оболонский, мы только хотим помочь, – досадливо сморщившись, бросил Герман, – Вы же знаете, что здесь происходит.

– Нет, не знаю, – равнодушно ответил Константин, – Но узнаю. Без вашей помощи.

– Мы не уедем, Оболонский, – быстро ответил Кардашев и в его голосе проскользнули угрожающие нотки, на что Константин лишь приподнял бровь:

– Мне достаточно только кликнуть войта…

– А Вы уверены, что кто-нибудь из тех, кто силой попытается выдворить нас отсюда, останется жив? – Кардашев хмуро и недобро улыбнулся, а парень у колодца вновь напрягся и подался вперед.

– Вы забыли обо мне, капитан-поручик. Хоть мы и в Конкордии, однако далеко не в Трагане. Не знаю, что Вы обо мне слышали, но я не так безобиден, чтобы сносить оскорбления. Мне не нужна ваша помощь.

– Ладно, ладно, – Кардашев выставил руки ладонями вперед в жесте несомненного согласия, – Полагаю, мы могли бы договориться. К чему Вам заниматься такой мелочью, как оборотни? Предоставьте это нам. Не хвалясь, скажу, что у нас это получится и быстрее и лучше. Мы не причиним беспокойства ни местным властям, ни Вам лично.

– Почему?

– У нас есть причины оставаться здесь.

– Какие же?

Герман медлил, собираясь с ответом.

Тут бы Оболонскому пожать плечами, мол, какая разница. Раз есть люди, которым на роду написано воевать с нечистью, вот пусть этим и занимаются – из России ли они или из Конкордии. Случай-то и вправду не по его рангу – воевать с бестиями он не приучен, хотя при случае мог бы. Пусть бы Кардашев со своими людьми и делал дело, Константину же только и оставалось, что греться на солнышке да сливки снимать. В случае успеха в Трагане можно о роли Кардашева и не упоминать.

Только вот был у Оболонского один существенный недостаток – он никогда не прятался за чужой спиной. И дело, даже самое незначительное, всегда доводил до конца. Даже когда ему очень этого не хотелось, когда необъяснимая хандра скручивала в узел нервы и заставляла рычать на окружающих.

А еще он не терпел лжи. Наверное поэтому чуял ее за версту. И сейчас он совершенно точно знал, что Кардашев собирается соврать, и это очень не нравилось советнику. Что ж, раз лжи не избежать, пусть это будет грамотная и продуманная ложь.

– Я собираюсь навестить тут кое-кого, – прежде, чем Герман вымолвил хоть слово, сказал Оболонский, – К вечеру надеюсь вернуться сюда, если вы остановились в здешних «номерах». Надеюсь, Вы сможете объяснить мне все толком?

Взлетел в седло и ускакал, ни разу не обернувшись. Это случилось так быстро, что Кардашев не успел и рта открыть. Его люди молча проводили бодро умчавшегося прочь советника, неожиданно свалившегося им на голову, донельзя угрюмыми взглядами.

– Ты знаешь его, Герман? – недоверчиво-неприязненно спросил тридцатилетний крепыш, последним вышедший из трактира, – Кто это?

– Заноза в нашей заднице, – буркнул Кардашев, отворачиваясь, – Оболонский – маг. Дипломированный тауматург. По слухам, сговорчивостью не отличается. Вы и сами это видели.

– Тауматург? – задумчиво повторил аккуратный старичок, – Это что же привело сюда настоящего тауматурга? Не того полета сия гордая птица, чтобы всякой мелкой мошкарой питаться.