Заглянувший. Исповедь проклятого - А. Райнер Страница 8

Я старался не смотреть на их обезображенные полуразложившиеся трупные лица. Гнилостный смрад вперемешку с такими же гнилыми раздумьями исходил от них. Я буквально считывал мысленные потоки, будучи подключенным к общей с покойниками эмоциональной волне. Все, о чем они мечтали – вернуться в людской мир любыми способами.

– Даже если одному из них удастся подселиться в чужое тело, его дух никогда не будет прежним, мельчая день ото дня. Только представь – он старался воскреснуть, вернуть земные ощущения, снова испытать вкус любимой пищи, сладость спокойного сна, тепло человеческих объятий. Но единственное ощущение, которое будет испытывать – чувство утекающей сути, рассеивающейся в пустоту. А вместе с этим – чувство обреченности и неотвратимого конца. Цепляясь за отвоеванное в противоестественной борьбе чужое физическое тело, духи лишаются последней крупицы добра и тем самым навсегда вычеркивают себя из всех возможных миров, – поведал неразговорчивый до сих пор спутник.

– Что же меня отличает? – я сомневался, что чем-то лучше их, однако, я хотя бы пребывал в сознании и мог контролировать свои действия.

– А ты подожди, – сказал черный человек уже привычным издевательским тоном.

Мысль о родителях заставила пройти вперед через толпу умерших. Это действие не осталось незамеченным, и, хрипло задышав, они потянулись ко мне изгнившими костлявыми руками.

Мертвецы отнимали мою энергию, наполняя свои пустые голодные души, но она не задерживалась в них, утекая словно вода из треснутого кувшина. Забрать силу лишь для того, чтобы тут же ее потерять, без возможности насыщения – в этом была их суть.

Я злился, упорно двигаясь вперед, но каждый последующий шаг давался сложнее предыдущего. Попытался бежать, однако ноги оказались слишком тяжелы, чтобы оторваться от земли. Какое-то время я черпал руками по воздуху, глотал его ртом, кричал от ужаса и смятения.

На теле стали проявляться гнойные язвы, сочившиеся черной слизистой вонью. А рядом стояли такие же мертвецы и хищно глядели мутными глазами.

Когда сил не осталось, голос потух. Воцарилась тишина, а голод сдавил со всех сторон. И только ничтожные помыслы кишели в этой тиши, как назойливые мухи, от которых не отмахнуться.

Без временного счету пытки тянутся слишком долго. Не в силах пошевелиться, окруженный разлагающимися духами, я пытался воззвать к богу, но не мог отдавать мысли вовне. Я был заперт внутри особого мира потерянных душ, пропащий в чужих страшных мыслях и в собственных. Погруженный в зловонное болото самых мерзких человеческих желаний, среди которых оказались и мои.

Сейчас мои мысли точно так же выставлены напоказ. Они без прикрас обличали мою суть и концентрировали всеобщее презрение. Эти мелкие обреченные людишки осуждали меня, кривились, насмехались. Даже погибая, их не покидало чувство превосходства, хотя чем они могли превосходить остальных? Только тем, насколько больше сожрали красоты, насколько чаще плевались злобой, насколько бездарнее растратили отпущенное время.

Их души истлели, прожжённые черными язвами, искорёженные под гнетом грехов. Даже выворачивая внутрь глаза, они по-прежнему гордились собой. А черный человек просто стоял рядом и молчал, или его мысли уже не доходили до моего голодного зараженного сознания.

Внезапно во всеобщий поток страданий вмешались совсем иные эмоции. Это было счастье, или скорее даже восторг. Но восторг устрашающий, не сулящий ничего доброго. Совсем наоборот, сродни восторгу толпы, увидевшей публичную казнь преступника. Сродни их удовольствию видеть, как катится человеческая голова с гильотины, как она с треском падает на булыжную мостовую. И пока она рефлекторно моргает, люди с той же жестокой веселостью принимаются ее пинать, будто окровавленный мяч. Именно такой дьявольский восторг вторгся сюда.

Глаза застыли в глазницах, но я интуитивно понимал, что происходит. Некто пришел за нами, и сейчас пожирает наши души. Он подбирается все ближе и ближе, в то время как мне уже не пошевелиться. Не замахнуться рукой в попытке ударить, как-то защититься, оттянуть гибель.

– Самоубийца! – прошипело чудовище, прожигая взглядом затылок, – Самоубийца!

Серые, щетинистые, выгибающиеся во все стороны руки, с длинными когтистыми пальцами потянулись ко мне. Черный человек выступил вперед, глядя поверх моей головы прямо на монстра.

– Самоубийца!!! – еще более рьяно прохрипело чудовище, гладя воздух рядом со мной, желая поскорее сомкнуть пальцы.

– Бери остальных, а его не трогай, – прошептал черный человек, криво улыбаясь, – И лучше не зли меня.

Монстр покорно опустил руки и попятился назад, быстро переключившись на других мертвецов, я же окончательно перестал понимать происходящее. Зачем стервятник защитил меня? И почему не прогнал чудище, чтобы забрать с собой остальных мертвецов? По могуществу он – что хозяин для пса, так чего же он сам стережет меня? Выходит, что я и правда чем-то лучше?

Но даже когда все стихло, и мы остались стоять на площади вдвоем, он не отвечал. Чего же мы все-таки ждем?

Когда тонкая связующая ниточка, наконец, разорвалась, земля подо мной разверзлась.

– Пора, – произнес черный человек, схватил за руку, и нас увлекло сквозь неизведанные пространства, чужие реалии и чьи-то сны.

* * *

Мы стояли позади выжженной степи в окружении кровавых деревьев. Приглядевшись к ним, я уловил черты людей, вросших в землю. Их воздетые к тяжелому грозовому небу руки превратились в кривые ветви, сухие и мертвенные. Люди стояли по пояс в холодной черной земле, они дрожали и стенали, и я лишь мог догадываться, как их ноги, превратившись в корни, глубоко врастали в безжизненную почву, но так и не встречали живительную влагу.

Широкий ров впереди окружил зловещую черную скалу, которая возвышалась над красной рощей, надо мной и над черным человеком. У заостренных каменных вершин кружило каркающее воронье. В скальных расщелинах бурлила огненная лава. Она вырывалась наружу и застывала странной прозрачной смолой. Величественные массивные двери, ведущие внутрь скалы, настежь распахнутые, призывали меня. Над дверьми огненные извивающиеся языки образовывали надпись:

«Судьи – здесь. Вся власть – пороку».

Я понимал, что, войдя внутрь скалы, никогда уже не выберусь на свободу. Здесь бежать некуда. Каждое из направлений сулило лишь бескрайние обугленные земли или непроходимые леса вечных мучеников.

Я подошел ко рву, доверху наполненному ядовитой водой и зеленоватым паром, со дна которого доносилась странная погребальная песня. Приглушенные воющие мотивы поднимались вместе с испарениями, проносились над водной гладью и окутывали деревья.

Пленка воды приподнялась бугром и лопнула, разорванная тем, кто жил на самом дне. Почуяв меня, страж вынырнул. То, что сначала показалось мне пузырящейся кожей, оказалось множеством глаз, смотрящих во все стороны. Страж молчаливо изучил поверхность и повернулся ко мне самым большим глазом. Он ждал от меня действий, но каких?