Уцелевшие - Майк Гелприн Страница 7

– Я помню. Он слег незадолго до моего отъезда. Мне говорили, что и сын его тоже был болен, разве нет?

Накти вздохнул.

– Хворь, смертельная для старика, – пустяк для молодого. Рамос до сих пор не выходит из дому, а жена его и вовсе не перенесла болезни. Дети же здоровы, хотя им и приходится несладко. Но почему бы нам не продолжить разговор в моем доме?

Немолодая, как и сам Накти, рабыня принесла лепешки, финики и куски козьего сыра. Добавила кувшин с водой, за ним другой со старым пивом и, повинуясь жесту хозяина, оставила мужчин одних.

– Ты говорил о болезни, поразившей семью Рамоса, – начал жрец, когда первый голод был утолен.

Накти кивнул.

– Это было чуть больше двух лет назад, в тот год, когда сын бога покинул нас, решив построить собственный город на юге. Однажды вечером к Рамосу приехал его брат, которого тот давно уже считал умершим. Счастье Рамоса было беспредельно. Но не прошло и трех дней, как радость сменилась горем, ибо вновь обретенный брат заболел и слег. Никогда прежде я не слыхал о такой странной болезни: человек никого не узнавал, даже родного брата, не отзывался на собственное имя, не принимал ни еды, ни воды… Несчастный умер на следующий же день, но, увы… Болезнь успела перекинуться на домочадцев. Вначале сам старший писец, как прежде его брат, перестал есть, пить и узнавать родных. Затем заболела его жена, которая вскоре и умерла. Мы думали, что Рамос последует за ней, но ошиблись – через неделю он поднялся с постели и начал ухаживать за детьми, которые к тому времени тоже заболели. Должен сказать, – продолжил Накти, прервавшийся, чтобы глотнуть воды, – старик проявил завидное мужество. Он не позволял никому из своих домочадцев покидать дом, даже не отправлял рабов на рынок за едой, опасаясь передать болезнь другим и тем погубить весь город.

– Как долго оставалась болезнь в доме Рамоса? – спросил Рахотеп. Он сидел, подавшись вперед и не отрывая от писца живо заинтересованных глаз.

– Не более десяти дней. Из родных он потерял только жену, но лишился многих рабов, включая всех, кто прибыл с его братом.

– Брат Рамоса привез с собой рабов?

– Да, пятерых или шестерых.

– Он был богат?

Накти пожал плечами.

– Кто знает, – сказал он. – Рамос мало о нем рассказывал, а долгое время вообще считал погибшим. Так или иначе, не похоже, что старший писец получил большое наследство.

– И что же, – продолжил расспросы жрец, – Рамос оставил место старшего писца при храме?

– Увы! Память, утраченная во время болезни, возвратилась к нему не полностью. Он по-прежнему может читать, писать и считать не хуже любого из нас, но не в состоянии припомнить почти ничего из неоконченных дел, которые ему приходилось вести перед болезнью. Даже прочитав прежние свои записи, он сидел иногда часами, силясь восстановить в памяти людей и события. Некоторых бывших знакомцев он не может узнать до сих пор. А ведь быть старшим писцом, как ты знаешь, – это не просто читать, писать и считать. Это еще и помнить. Многое, очень многое.

Рахотеп кивнул.

– Продолжай, пожалуйста, – попросил он.

– Теперь Рамос почти не выходит из дома, – с грустью сказал младший писец, – его место занял другой, а сам он кое-как зарабатывает на жизнь, составляя брачные договоры небогатым горожанам. Конечно, на эти заработки трудно содержать семью так, как подобает человеку его положения. За то время, что болезнь оставалась в доме, Рамосу пришлось потратить большую часть своих сбережений. А потом, после смерти жены, и продать часть выживших рабов, чтобы похоронить ее как подобает. Некоторое время спустя, впрочем, он купил новых рабов, совсем юных и неопытных, а потому дешевых.

– Да, конечно, – задумчиво пробормотал Рахотеп. – Новых дешевых рабов. Разумеется. А что, ты говорил, сталось с детьми Рамоса?

– Они с женой были благословлены восемью детьми, но лишь троих боги пощадили, позволив им жить дольше года. Старшая дочь умерла давно, так и не достигнув брачного возраста, так что теперь Рамос живет с двумя сыновьями. Ты видел старшего, Юти, которому недавно исполнилось пятнадцать, его брату Сенби уже двенадцать, но семья даже не может позволить себе заплатить за учение для младшего мальчика. Рамос, должно быть, учит его сам. Это одна из причин, по которой я взял молодого Юти себе в помощники. Болезнь не пощадила и его, но юноше хотя бы не приходится беспокоиться о том, чтобы помнить прежних заказчиков. В этом благо юности – она не имеет прошлого!

Оба собеседника одновременно вздохнули. Это благо относилось к числу прочих, давно ими утраченных.

– И что, – спросил Рахотеп, потянувшись за очередным фиником, – этот Юти на что-то годится?

– Скажу тебе правду, жрец, – он один из способнейших учеников, каких мне случалось видеть. Стоит показать ему что-то лишь однажды, и он запоминает сразу же и навсегда! Несколько раз, – усмехнулся Накти, – мне даже казалось, что он знает вещи, которые я ему не показывал. Должно быть, не раз видел, как работает отец. Но даже если так, его усердие похвально.

– Весьма похвально, – подтвердил жрец. – И что же, Юти с раннего детства показывал столь выдающиеся способности?

– Я не помню его детства, – признался Накти, – кажется, в то время его обучал кто-то из других писцов. Он пришел ко мне уже после болезни.

За разговором не заметили, как стемнело. Старая рабыня вновь вошла в комнату, неся небольшой масляный светильник, который поставила на стол между гостями. Затем рабыня поклонилась, собираясь уходить, но Накти остановил ее.

– Принеси-ка нам доску для сенета. Ты ведь сыграешь со мной? – обернулся он к Рахотепу. – У меня давно не было достойного партнера.

Жрец улыбнулся.

– Сыграю, хотя, боюсь, я тебя разочарую. За последние годы я совсем не играл. У меня тоже не было достойных партнеров, а точнее, не было никаких.

Рабыня вернулась и положила на стол тонкую доску из полированного гранита, а поверх нее – небольшую тростниковую коробочку с пятью белыми и пятью темно-серыми камнями. Рахотеп всмотрелся в игральную доску. Даже при неверном свете масляного фитиля он сумел оценить тонкую работу неизвестного резчика по камню. Каждая из тридцати клеток была чуть-чуть, почти незаметно, углублена к середине – как раз достаточно для того, чтобы камни не скатывались с доски. Линии были проведены ровно, иероглифы на особых клетках в последнем, третьем, ряду высечены искусно и со знанием дела. Поле окружал узор из пальмовых листьев.

Накти расставил на доске камни и протянул гостю шесть коротких палочек:

– Начинай.

Рахотеп кивнул, бросая палочки. Из шести четыре указали вверх. Бывший жрец молча передвинул белый камень на три клетки влево и на клетку вперед.

– Ведь я предупреждал тебя, – покачал головой Рахотеп, когда Накти без особого труда выиграл в третий раз подряд. – Разве меня можно назвать достойным партнером такому игроку, как ты? Давай лучше поговорим. Расскажи, чем ты занимался последние два года? Неужели только учил мальчишек грамоте?