Псоглавцы - Алексей Иванов Страница 7

– Какую только хрень не нарисуют, – Гугер вставил в рот сигарету и закурил, разрушая гипнотическое оцепенение. – Везде вон нормальные апостолы. Обычные дядьки с обычными черепухами. Нафига этого гнолла намалевали? Ему ещё секиры не хватает. В натуре будет монстрюк типа из «Варкрафта».

Валерий протянул руку и указал на подпись под ногами Псоглавца: «Св. Христофоръ».

– Собачья голова святого – наследие языческих культов, – пояснил Валерий. – Отголосок тотемизма.

– Что такое тотемизм? – тотчас спросил Гугер.

– Почитание животных. Когда какое-нибудь животное объявляют священным, потому что оно покровитель племени. Или прародитель людей. Или после смерти души вселяются в этих животных.

– Как коровы в Индии, – вспомнил Кирилл.

– В образе Псоглавца крещёные язычники просто продолжали почитать своих богов-зверей.

– А какие тут язычники? – не понял Кирилл. – Тут давно уж одни крещёные, фреска – девятнадцатый век.

– Фреске сто пятьдесят лет, а почитание Псоглавца очень древнее. С тех времён, когда христиане крестили язычников.

– А-а…

– Церковь догадалась, что Псоглавец – языческое божество, и при Петре Первом запретила изображение святого Христофора с собачьей головой. Его можно было рисовать только с человеческой. А почти все иконы и фрески или уничтожили, или перерисовали.

– А эта как сохранилась? – удивился Гугер.

– Ну, она вообще не при Петре Первом сделана. Гораздо позже. Понимаешь, тут уже раскольники виноваты. Они же были за всё старое – против новых книг, новых обрядов, новых икон. Крестились двумя пальцами, – Валерий показал Гугеру два пальца, словно Гугер не понимал слов, – а не тремя. Раскольники из принципа продолжали изображать святого Христофора с собачьей головой – как в древности.

– Эта церковь не раскольничья, – сказал Кирилл и кивнул на соседний простенок.

Там на таком же голубом фоне была изображена женщина в ниспадающих одеждах. Под её ногами бежала надпись: «Св. Варвара». Женщина благословляла зрителя тремя пальцами.

Валерий задумался.

– Ну, да, обычная, – кивнул он. – Раскольникам вообще запрещали строить храмы. Но здесь, видимо, просто местный художник на свой страх и риск изобразил святого Христофора так, как принято у раскольников. Лурия же говорил, что в Калитино был местный культ святого Христофора. Деревня-то староверческая.

– А ты откуда всё это знаешь? – с сомнением сощурился Гугер.

– Просто есть такая штука – интернет называется.

Кирилл посмотрел вокруг: тёмная, гулкая кубатура храма, тусклые росписи, красные лучи больного и дымного заката, верещание птиц в листве лип за досками окон. Язычники, раскольники, Псоглавцы… Всё это было какое-то чужое, ненастоящее, случайное, не ему, словно кришнаиты в метро. Эта деревня вырожденцев, этот убогий мир – они, конечно, существовали, но никому не были нужны, даже себе. У этого мира прошлое не имело никакой цены, потому что в настоящем оно присутствовало только постыдной и мучительной разрухой. Индийские священные коровы и то были реальнее и важнее.

– Сохранилось только шесть православных икон с Псоглавцем, – продолжал Валерий. – На Русском Севере, на Урале, в Ростове и три в Москве. В Третьяковке, в соборе Кремля и в старообрядческом соборе.

– А где он?

– На Рогожском кладбище. Это между Таганкой и Лефортово, в районе «Авиамоторной».

– Странно, не знаю такого, – снова удивился Гугер. – У меня там френд живёт, надо спросить.

– И ещё есть три фрески. В Ярославле, в Свияжске и в Макарьеве, это около Нижнего. Наша фреска получается четвёртой.

– А в Европе про него знают? – Гугер указал на Псоглавца.

– Знают, но там к нему относятся как-то без пафоса. Из больших святых просто разжаловали в какие-то поменьше.

– И чего, он тоже с собачьей башкой?

– Нет, там его считают человеком, но великаном. Например, он покровитель Вильнюса.

– Эстония, нашёл Европу, – хмыкнул Гугер.

– Литва, – поправил Валерий.

Кириллу вдруг остро захотелось домой. Даже не домой – в город, к нормальной жизни, к нормальным людям, не псоглавцам.

– Слушай, Гугер, – спросил он, – а сколько тебе нужно времени, чтобы снять фреску?

Гугер деловито перевернул бейсболку козырьком вперёд.

– Завтра я вырежу её болгаркой по контуру, – Гугер пальцем очертил некий прямоугольник, словно раму для фрески, – почищу и пропитаю раствором на первый раз. Через сутки – второй раз, ещё через сутки – третий. Получается, на четвёртый день можно будет снимать. И ещё сутки надо будет подождать, когда пропитаю с внутренней стороны.

– Поня-атно… – удручённо выдохнул Кирилл. Пять суток…

– А как будешь снимать? – спросил Валерий.

– Видал – листы фанеры везём? Соберу из них щит по размеру фрески и наклею на фреску. Когда высохнет, подцеплю к щиту вибратор и тихонечко отделю штукатурку от стены. Амплитуду движения мне инструктор сказал установить на три миллиметра. Чудеса технологии.

– Вибратор? – поднял брови Валерий.

– Это не то, что вам нравится, девочки, – грубо ответил Гугер. – Это строительный инструмент. «Мерс» поставлю поближе, чтобы генератор не переть, шнур для болгарки и вибратора подтяну сюда.

– А бензина хватит для генератора?

– Если вы с Киром пить его не будете, то хватит.

Пять суток в этой глуши, с тоской думал Кирилл.

Ну чего – пять суток? Вроде, немного. В Хургаде две недели для него пролетели, как секунда. Но ведь то Хургада. А здесь, в Калитино, всё не так. Здесь словно бы в воздухе невидимые руины. И дело вовсе не в деревенских алкашах, не в нищете. Здесь какое-то осатанелое, раскольничье, дикое упрямство: мы сдохнем от цирроза, по пьяни порубим друг друга топорами, сгорим в торфяных пожарах, но не будем жить иначе, не будем делать свою жизнь лучше. Здесь люди ходят на двух ногах, носят штаны и говорят, но живут неизменно, как животные, – не зря, видно, их предки поклонялись человекозверю.

Наверное, он и сейчас ходит по этим лесам. Человек с головой собаки, с клыками собаки, с судьбой собаки. Может, и не во плоти, но он жив, он нюхает дым, он смотрит в окна, он не любит чужаков.

Вдалеке заскрипела, медленно отворяясь, дверь. Валерий, Гугер и Кирилл оглянулись. Вот сейчас в полосе света появится длинная морда то ли щуки, то ли муравьеда, подумал Кирилл. Лопатки под рубашкой взмокли. Кирилл обвёл глазами пространство вокруг себя – нет ли палки, арматурины…

Он увидел что-то иное, но не понял, что. Битые кирпичи, крошево штукатурки, серые обломки реек с ржавыми, кривыми гвоздями, литая станина какого-то станка, мятые пластиковые бутылки из-под пива «Красный Восток»… Не то. Огненные щели заката меж досок заколоченного окна… Фреска… Фреска.