Обман - Валерио Эванджелисти Страница 7

Стояла уже поздняя осень, когда Джулия смогла наконец доставить Катерине, запертой в монастыре Сен Поль де Мансоль, известие, которого та ждала столько времени.

— Я получила вести от епископа Торнабуони, — радостно объявила она, поставив на стол закрытое блюдо и дымящуюся чашку. — Он вернулся в Париж после долгого путешествия во Флоренцию. Думаю, Козимо Медичи отправил его по следу Лорензаччо.

— Прекрасно! — воскликнула Катерина. — Ты видела его самого?

— Нет. Вы же знаете: господин Бертран Гюголен, которому меня поручили, не позволяет мне выходить одной. Но я написала монсиньору, что вас прячут здесь.

— Как тебе удалось ему написать, если Гюголен тебя стережет?

— Ко мне очень хорошо относится его жена, Жордана. Она ненавидит мужа и готова на все, лишь бы ему насолить. К тому же она приходится сестрой Жану де ла Меру, первому консулу Сен-Реми. Думаю, мое письмо уже у епископа Торнабуони.

— Великолепно, — кивнув, сказала Катерина. — Но скажи-ка: тебе удалось разузнать, почему Меркюрен привез меня именно сюда?

Катерина не могла понять, зачем ее заключили в мужской монастырь, а не в женский. На плохое обращение она пожаловаться не могла. В первую же ночь по прибытии ее тщательно осмотрел монастырский врач, который прекрасно знал свое дело и ничуть не смущался видом женской наготы. С помощью Меркюрена он смазал ей раны бальзамом и потом многократно повторял эту процедуру.

С течением месяцев Катерина поправилась и из разряда больных перешла в разряд пленниц. Ее заперли в келье со множеством засовов. Дверь открывалась только для врача или для приносившей еду Джулии. Ни один из монахов не имел прямых контактов с пленницей, кроме лекаря, которого всегда сопровождал Меркюрен. Все это очень беспокоило Катерину. Хотя зеркала у нее не было, она чувствовала, что красота ее расцвела с прежней силой. По крайней мере, она на это надеялась. Она рассчитывала, что ей удастся соблазнить какого-нибудь из здешних августинцев и приспособить его под свои нужды. Но изоляция была строгой, и единственной связующей с миром нитью оставалась Джулия. Если же кто из монахов ей и встречался, то не обращал на нее ни малейшего внимания.

Джулия покачала головой.

— Нет, мама, я не знаю, зачем вас привезли сюда. Знаю только, что Меркюрен дружен с Бертраном де Нотрдамом, братом Мишеля, и с другим его братом, юным Антуаном. Говорят, что в прошлом Меркюрен был любовником единственной сестры Нотрдама, Дельфины.

При упоминании о Мишеле герцогиня невольно вздрогнула, но женский инстинкт пересилил, и она спросила:

— И хороша собой эта Дельфина?

— Настоящее пугало. Но она уступчива, и у нее полно поклонников. Мужчинам много не надо.

Лоб Катерины разгладился, словно незавидная внешность сестры ненавистного Нотрдама могла служить прелюдией к наказанию его самого. После недолгого молчания она заговорила совсем на другую тему.

— Я все же надеюсь, что монсиньор Торнабуони снова возьмет меня на службу. В конце концов, это из-за него и из-за императора Карла Пятого я едва не умерла от побоев, опозоренная этим канальей из Экса. Ты, конечно, сообщила в письме, что я готова любым способом ущемить интересы короля Франции…

— Вы не знаете последних событий, мама, — сказала Джулия своим обычным бесцветным голосом, — В прошлом году в Крепи Франциск Первый и император подписали мирный договор, и теперь они союзники. Нынче все внимание короля Франции сосредоточилось на еретиках. Знаете, что произошло весной на горе Люберон?

— Нет, расскажи.

— На Любероне жила колония еретиков-вальденсов. Парламент Экса снарядил против них экспедицию. Бойня там была такая, что разговоры о ней не утихают и по сей день: три тысячи убитых, и среди них женщины и новорожденные, растерзанные на куски. Шестьсот человек капитан де ла Гард отправил на галеры, множество девушек изнасиловали и убили.

Герцогиня содрогнулась, но тут же вновь обрела привычную жесткость.

— Если они еретики, то так тому и быть. Но мы-то с тобой не еретички. Наша задача — добиться отмены отлучения от церкви, которое испортило нам жизнь.

Она подошла к блюду, открыла крышку и с отвращением взглянула на горстку вареных овощей.

— Как подумаю, кем были мы всего несколько лет назад… Я — владетельница Камерино, ты — наследница феода… А теперь я ем бобы с капустой в монастырской келье. Чтобы обеспечить тебе будущее, я пожертвовала всем.

Последнюю фразу она произнесла с легким сожалением.

Джулия печально поглядела на мать.

— Вы все еще надеетесь вернуться в Камерино?

Было видно, что она, со своей стороны, вовсе туда не стремится. Насилие, которое в юности чинил над ней Гвидобальдо, оставило разрушительный след в памяти души и тела.

— Нет, в Камерино мы больше не вернемся, — ответила Катерина, стараясь справиться с охватившей ее грустью. — Папа Павел Третий отлучил нас и согнал с земли только для того, чтобы отнять феод в пользу Фарнезе. Однако ветви семьи Чибо имеются в Турине, Генуе и Венеции. Я надеялась найти убежище у них, но никто не примет нас, пока мы под отлучением.

— Кардинал Торнабуони обещал добиться отмены отлучения.

Катерина отвернулась от блюда с овощами и, нахмурившись, села на край постели.

— Да, но я боюсь, что с тех пор, как император и король подписали договор, мы ему больше не нужны. Надо найти другой выход. К счастью, судьба, кажется, уже предложила мне один.