Черная камея - Энн Райс Страница 67

Гоблин не ответил, а, выждав паузу, вновь велел отправлятьсядомой. Потом добавил:

"Вернулась тетушка Куин".

Последнее заявление меня сильно заинтриговало. Прежде Гоблинникогда не сообщал мне о местонахождении других людей. Но я пока не был готовпокинуть остров!

Я присел на ступени. Лестница оказалась крепкой, что менясовсем не удивило: ее, как и весь дом, построили из кипариса; а это деревоникогда не гниет.

"Ревекка, – вслух позвал я, – ты здесь?"

На меня вновь накатила дурнота. Плывя в пироге, я немногопобаивался этих приступов, а теперь позволил себе расслабиться, закрыл глаза илег на спину под зеленый полог листвы, пронзенный солнцем.

На меня нахлынула волна, в которой смешались голоса, шепот,проклятия, женский плач...

Снова плакала Ревекка: "...ты не можешь меня такмучить", а затем послышалось мужское бормотание и только одно яснопрозвучавшее слово: "проклятая".

Потом кто-то рассмеялся.

"А ты чего ждала от меня!" – спросил чей-то голос.

Начался взволнованный разговор на повышенных тонах, носовершенно неразборчивый. С каждой секундой голоса отдалялись и вскоре совсемзатихли.

У меня осталось ощущение тошноты.

Я почувствовал ненависть к тому голосу, который только чтоспрашивал: "А ты чего ждала от меня!", – и эта ненависть, ячувствовал, была небезосновательной.

Я поднялся и сделал глубокий вдох. Меня тошнило. Тошнило отчертовой жары. К тому же все тело было искусано комарами, что только усугублялоотвратительное самочувствие.

В такие жаркие дни я обычно не выходил из дома.

Подождав, пока голова прояснится, я поднялся по лестнице ивошел в дверь, которую кто-то оставил открытой.

"До чего обнаглели бродяги, никакогостраха", – подумал я и, увидев, что дверь сделана из большогопрямоугольного куска свинцового стекла, чистого стекла, почему-то пришел вярость. В то же время во мне жила уверенность, что в доме я один.

Что касается комнаты, куда я вошел, она была идеальнокруглой, а окна в виде арок зияли пустыми рамами. Лестница слева вела на этажвыше, а справа находился большой проржавевший железный камин, прямоугольный поформе, с дымовой трубой и открытыми железными дверцами. Он был доверху набитполусгоревшими дровами и пеплом, часть которого даже просыпалась на пол.

В центре комнаты я увидел самую поразительную вещь: огромныймраморный стол на железной станине и кожаное с золотом кресло в римском стиле.Такие кресла люди теперь называют "директорскими". На самом делетаким креслам столько же лет, сколько Риму.

Разумеется, я сразу подошел к этому чудному столу и увиделсовременные ручки в тяжелом золотом цилиндре, связку длинных толстых свечей,сплавленных вместе на золотой тарелочке, и книги в мягких обложках, сложенные внебрежную стопку.

Я разложил книги в ряд, просматривая названия. Там было все– от популярной беллетристики, как высокомерно о ней отзываются, до книг поантропологии, социологии и современной философии. Я увидел атлас мира, словарь,несколько словарей в картинках для детей, а также историю Древнего Рима,изданную в карманном формате.

Я посмотрел года издания, не забыв взглянуть и на цены. Всекниги оказались новыми, хотя и разбухли от болотной сырости.

Фитильки на свечках были черные, а лужица разлившегося воскана золотой тарелочке указывала на то, что свечи горели довольно долго.

Я был заинтригован. Нет, я был в шоке. Какой-то бродягаприходит сюда, чтобы читать. Какой-то бродяга греется здесь у камина. При этомсидит в золотом кресле, таком красивом, обитом мягкой коричневой кожей, наскрещивающихся ножках и с резными подлокотниками. Одна небольшая проверканожиком убедила меня, что остов кресла сделан из чистого золота – такого же,как и тарелка, и цилиндр, в котором стояли ручки.

"Такого же, как и мавзолей снаружи, – прошепталя.(Я всегда начинаю говорить сам с собою вслух, когда волнуюсь.) – Значит, этотбродяга любит золото".

Столешница была из темного многоцветного мрамора и всемсвоим весом опиралась на железную станину.

Бродяга со вкусом и интеллектуальными запросами! Но как онили она сюда добирались, и какое все это имеет отношение к приступам дурноты,которые накатывали на меня по дороге на остров? Судя по всему, я имел дело собычным нарушителем прав владения.

Я осмотрелся, обвел взглядом пустые окна. На полу под нимиостались следы дождя. За окнами шелестела зеленая листва, испещреннаясолнечными пятнами. Я вновь ощутил слабость и отмахнулся от комара, назойливопищавшего под ухом.

"Только то, что этот тип не лишен вкуса, вовсе неозначает, что он не засел в эту минуту наверху, чтобы убить тебя, –напомнил я себе и, направившись к лестнице на второй этаж, громко выкрикнул: –Здравствуй, дом!"

Сверху не донеслось ни звука. Я был уверен, что домнеобитаем. Если бы таинственный читатель побывал здесь совсем недавно, то книгине разбухли бы так сильно.

Тем не менее я вновь выкрикнул: "Привет! Я ТарквинийБлэквуд" – и медленно начал подниматься, прислушиваясь, не послышится лисверху какой-нибудь звук.

Второй этаж оказался гораздо меньше и теснее первого, однакоон был построен из того же крепкого материала, а свет проникал туда не толькосквозь голые арочные окна, но и через купол.

Я едва обратил внимание на все эти детали, потому что в этойкомнате было одно заметное отличие от той, что располагалась ниже: здесь меняждало омерзительное, чудовищное зрелище.

К одной стене, как раз напротив каминной трубы, былиприкреплены ржавые цепи, предназначавшиеся явно только для одной цели: дляпленения человеческого существа. На цепях я увидел кольца для рук и ног. Всяэта груда железа – безоговорочное свидетельство чьего-то зверства – лежала наобломках человеческого черепа, окруженного густым, темным и вязким на видвеществом.

Я испытал невообразимое отвращение. Меня чуть не вывернуло,но я взял себя в руки и принялся рассматривать черные останки, похожие насмолу, и череп. Только потом я разглядел беловатый порошок – останкиразлагающихся костей. В этой же куче лежали обрывки сгнившей ткани и еще что-тояркое, блестящее, увязшее в темной смоле.

Меня обуяла холодная, тупая ярость. Давным-давно здесьпроизошло что-то неописуемое. А неизвестный обитатель этого дома не навещал егоуже как минимум несколько месяцев, но мог вернуться в любой момент.