Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина Страница 6

– Вот так, помни, ты и «У» идентичны. Все, что делал он, делаешь ты, никто не хочет, чтобы его уход мистическим образом вспоминался, ибо для всех из всех ничего не было.

Если вообще честно, то Шуга понял все, но не понял ничего. Грустно как-то надо выпить, да именно выпить, хотя ничего страшного не произошло.

Как-то незаметно его настигли сильнейшие времена перевернутого русского пряника. Прячась в молочной пелене бессильного горизонта – северное солнце не отдавало своей общей сути. Спустя часы беспощадный февраль продолжал рвать легкие, Шуга бежал по заснеженной вечерней дороге, и она напоминала ему свежее тульское лакомство, что празднует свое неудобство с совестью. Впоследствии падая, изгибался, едва рассердившись на устойчивость случая, за все переживал, не жалея сердца. И еще, с верой во что-то хорошее, забегал в теплую формальность старого подъезда, чтобы проверить почтовый ящик и недовольно швырнуть листовки с любимой сердцу мыслью: «Всем вам два на два. Ну, а мне до семейной урны еще далеко». Критикуя запах пространства, неспешно поднимался пешком и, чувствуя божественное наблюдение, открывал дверь 153-й квартиры.

Возвращаясь домой в разгар сезона верхней одежды, Шуга в спешке снимал очередное пальто, и обязательно вешал его таким образом, чтобы поутру подольше искалось или вообще бы так и не нашлось. И вот снова приходится брать старое из эбенового шкафа, обещая себе вернуться непременно к вечеру и желательно пораньше, чтобы все потерянное, наконец, отыскалось. Вымыв руки миндалевым мылом, традиционно включить джаз, отдаваясь вечерней молитве без чувства вины и скорби. Детально вслушиваясь в качество пения, воображал движения чернокожей Эллы. А далее отужинать в одиночестве и обязательно стоя на уставших ногах, есть некая примета, не то искаженный распорядок духа. О, да Элла ему нравится больше, чем Билли. Элла напрягается, сопровождая голосом игру оркестра, после чего он ужинает с еще большим аппетитом, чтобы с совестью покурить, отмечая для себя извечно потерянный счет любимых бразильских сигар. «Да еще одну», – признается себе, вспоминая о крепости табака. Забытое блюдо с нарезанным зеленым перцем утопло в поворотах дыма, он вытер стол, припоминая полученный подарок в год огненного кабана, – точнее, керамического поросенка с надписью в интересной промежности статуэтки: «Меня не подложили. Я подарен с любовью». «Писанина…», – расстроено вспомнит о судьбе несчастного автора, отчетливо понимая, что Элла с оркестром ему и впрямь поднадоели. Пробуя купленный на Маросейке банановый коктейль, удаляется в широту комнаты, чтобы ненадолго включить телевизор. И небрежно касаясь легких кнопок, недоброжелательно оценивал каждый навязываемый летящий кадр. «Молоко от счастливой коровы всегда полезней!», – назойливо доносится из телевизора, Шуга забывается, пытаясь проникнуть в скрытый смысл того, как это, когда корова действительно счастлива. «Наверное, когда вымя пятого размера, как-никак женщина», – абсурдно думается ему, а далее воображает скотобойню, и ни черта не понимает. «Вести? Жаль, что гонцы перевелись… Так хочется отрубить чью-нибудь голову», – обманывая самого себя, головокружительно заявит в пустоту, основательно возжелав раздеться до трусов. «О да, я вас всех знаю, сегодня уже слышал», – подчеркнет детальность, едва не оголившись. В полумраке широкого коридора раздается звонок в дверь, его размышленья прерываются, он перестает злиться, едва подумав: «Кто?». В ленте памяти всплывает не первый список кандидатов, каждый напрягает его своим появлением. «В общем, не хотелось бы никого. Кто знает, кого притащило, не „Мансарду“ ли? Признаться, сегодня не совсем подходящий день для личных дел и прочего». Он слышит звук спущенной воды, чье-то горло плюется в раковину, спешно откручивая краны. «Кому рассказать про ваш квартирный цех?», – с большим сожалением подумал Шуга, глядя в свой невысокий потолок, одновременно постукивает кулаком в вертикаль, словно отмечает хорошую возможность сейфа. – «И кого притащило в столь позитивный час приятного мне одиночества?», – возмущаясь, Шуга отворит дверь и, видя стесненного друга, неловко вспомнит, что между ними прошелся раздор.

– Впускаешь? – с чувством вины поинтересовался худощавый гость, почти весь обмотанный в красный синтетический шарф, в смущении бледнел от холода, теряясь в мрачности пустынного этажа.

– Неужто диплом о высшем образовании? – поинтересовался Сахарный, едва не прикрыв рот рукой, – Вас научили спрашивать разрешения?

– Я не такой как все… Вот принес, – в проеме двери гость рекламировал банку с солеными огурцами, боясь выронить ее из рук.

– Что это?

– Какого черта, Шуга! Огурцы в банке. Смекаешь?

– Уместно… Спасибо, что не коробка с конфетами. Проходи, Креветка, но знай, что я тебя не ждал.

– Господи, что это? – неожиданно гость споткнулся, едва переступив порог, не желая вслушиваться в последние слова Шуги.

– Спокойно, это всего лишь тряпка.

– Я вижу, что это тряпка! Что она здесь делает? Раньше ее здесь не было, – с чувством ревности отметил Креветка.

– Ну, как видишь, здесь у меня вход в жилище, по логике здесь явно должно что-то лежать. Хочешь, положу тебя?

– Подарю тебе коврик на рождество с твоим же портретом, – с обидой промолвил Креветка, надеясь на плотный ужин.

– Вижу, что вы сегодня лишены благородства, не то воспитание в связи с долгами отвернулось. Неужто навещали помойку? Иль за гаражами совершали променад? – неспешно вынес Сахарный, разбивая дерзкий настрой не уступчивого друга.

– Прокатись в метро, а после я спрошу тебя насчет твоего настроения. Людей так много, что непонятно на какой станции вообще возможно зайти в вагон.

– Метро как метро. В него нужно спускаться с чувством великого народного единства и беспредельного согласия. Я до сих пор езжу, я горд и далек от противности.

– У тебя еще нет машины?! – с горечью отметил Креветка. – Замкнутый круг, я сегодня с бомжем ехал. Что здесь скажешь, пусть будет проклят тот, кто решил меня автомобиля. Знаю, что у тебя под столом ящик с отменным спиртным, но сегодня я пить не буду, завтра у меня встреча всей моей жизни. Можно мне переспать с твоим холодильником? Господи! Кто твой спонсор, Шуга? Я вижу килограмм черной икры, две бутылки розового шампанского, шоколадный торт за сто долларов, и это только средняя полка! Кто оплачивает твои идеи? Скажи честно, ты – шлюха? Прости, но так живут только очень крутые и очень опасные шлюхи. – Взгляд Креветки был полон огня, он уткнулся в богатство полок, уже не думая ни о чем.

– Зря тебе проститутки мерещатся. Я так и знал, что ты пришел за едой. Тебе не стыдно? – безразлично поинтересовался Сахарный, зажигая сизый фонарик с медной петлей на макушке.

– Мне… – задумчиво переспросил Креветка, уже вскрывая пластиковую упаковку с копченой колбасой. – Очень. Мне безумно стыдно, что я тебя побеспокоил, прости, что от меня воняет, друг. И как бы ты любезно ни приглашал, я не смогу составить тебе свою бедную компанию на выходных в Париже. Хотя, о чем я тебе толкую! В таком городе, как Париж, чувство одиночества заполняет концептуальное архитектурное решение. Да, единственный город в мире, где можно по-настоящему полюбить себя, ощущая свою самодостаточность и цельность, оттого что все-таки смог до него добраться и хоть немного, но прижиться в нем.