Ведьмин пасьянс - Сергей Пономаренко Страница 6

— То-товарищ с-старший сержант, рота выстроилась. Вас ждет, — отрапортовал, слегка заикаясь, дневальный Степан.

Привстав с койки, сержант Трофимов отработанным жестом завернул ремень дневальному, указав этим, что ремень надо подтянуть. Степан мгновенно отреагировал, затянув его до невозможности, до осиной талии.

— Иду… А ты слетай вниз, дежурного позови. Только мухой — одна нога здесь, вторая там.

Дневальный бросился бегом исполнять приказ.

— Все, земеля. Иди становись в строй. После отбоя закончишь, — велел Трофимов Антону, вставая с койки и поправляя гимнастерку.

Антон не спеша направился к выходу из казармы.

Вскоре выстроившаяся в колонну рота с песней «Не плачь, девчонка…» стала маршировать по плацу вместе с другими такими же поющими «коробками», тревожа морозный воздух солдатскими песнями.

Дежурный по роте прапорщик Самоедов, которого подчиненные, третий взвод, за глаза называли «Людоедовым» за страсть к муштре, то и дело покрикивал: «Четче шаг! Не слышу! Что вы там возитесь, словно навозные мухи! Гавнюки долбаные!» На этот раз прапор удовлетворился лишь тремя кругами, хотя, бывало, счет переваливал и за десяток.

— Не расходиться, сразу становись на поверку! — скомандовал сержант Трофимов, когда солдаты, довольные непродолжительной прогулкой, поспешили в казарму, на ходу растирая уши, прихваченные усилившимся к вечеру морозом.

Солдаты выстроились в шеренгу вдоль длинного помещения, напротив коек в два яруса.

— Рота, сми-и-рно! Товарищ прапорщик, рота построилась на вечернюю поверку! — доложил сержант Трофимов.

— Начинай, — буркнул прапорщик.

— Первый взвод… — Началась перекличка.

Через десять минут сержант Трофимов доложил, что рота построена в полном составе, за исключением: три человека в наряде на кухне, двое в лазарете.

— Вольно! Отбой! — скомандовал прапорщик, и сержант продублировал команду.

Молодые солдаты сразу быстро разделись и забрались на свои койки, как правило, на втором ярусе. Замешкавшегося ожидало наказание — ночная уборка помещений и туалета. Старослужащие не спеша потянулись кто куда.

— Трофимов! Я тут отлучусь на пару часов. Если что — вот на бумажке записан телефон, позвонишь. Будет кто из начальства спрашивать — скажешь, что только вышел на кухню проверить, как там дела. Тебе понятно?

— Не волнуйтесь — все будет в порядке. — Трофимов усмехнулся. Он знал, куда намеревался пойти прапор — к связистке Любаше из штаба полка, жившей неподалеку от части.

— В порядке… — пробурчал прапорщик. — Не дурак, знаю, что у вас сегодня праздник — сто дней до приказа! Шалить будете?

— Только в пределах устава.

— Знаю я вас… Но чтобы без мордобоя, иначе я сам вами займусь!

— Мы что — нелюди какие?

— Смотрите у меня… — И прапорщик ушел.

Через десять минут после его ухода началась потеха. «Салаги» — те, кто прослужил меньше полугода, должны были проползти под целым рядом коек, на выходе развеселившиеся «деды» «прописывали» от души каждому большой деревянной ложкой по заду столько раз, сколько в голову взбредет. Затем «салаги» должны были забраться на свою тумбочку, сто раз прокукарекать — столько дней оставалось «старикам» до приказа о демобилизации — и дожидаться на ней дальнейших указаний.

— Вставай! — Черепанов по прозвищу Черепок рывком стащил с Антона одеяло. Он был коренастым, с широким скуластым лицом и близко посаженными маленькими глазками. Черепок был очень зол на Антона — тот его поставил в самый конец очереди на оформление дембельских альбомов. — Прописываться будешь.

— Оставь его, Черепок! — сказал Трофимов.

— Если он тебе задницу лижет, то это не значит, что он «неприкасаемый». Он — «салага» и ничем не отличается от других салаг. — И Антону: — Вставай, кому я говорю!

Раздалось несколько голосов в поддержку требований Черепанова. Трофимов ретировался — он побаивался Черепка, зная о его скверном характере и о том, что его разжаловали из сержантов за драку.