Гость Дракулы - Брэм Стокер Страница 56

Организатор гастролей, кивнув, продолжал:

– Гартсайд, как и многие другие, поднявшиеся из рядовых – рядовых в своей профессии, – был, ну, чуть-чуть, совсем немного чересчур чувствителен в вопросах уважения со стороны общественности. Собственно говоря, он не любил, чтобы им пренебрегали…

Тут его перебил второй «благородный отец», да так поспешно и обиженно, что возникло впечатление, будто причиной его возмущения является личная обида:

– Чересчур чувствителен в вопросах уважения со стороны общественности? Это мне нравится! Он был слишком высокого мнения о себе, если вы это имеете в виду. Он хотел получить весь мир, да! То, как он вытеснял других с афиш, было непорядочно! От размера шрифта, которого он требовал для себя, можно было ослепнуть это был просто вызов здравому смыслу образованного общества.

Организатор гастролей спокойно продолжал:

– …Чтобы им пренебрегали. Все это было достаточно плохо, когда его нанимал кто-нибудь другой, но, когда он выступал сам по себе, и его ничто не сдерживало, кроме отчетов его бухгалтера, Гартсайд становился просто ужасным. Тогда речь шла даже не о вытеснении других имен с афиши – на ней просто не было никаких имен. Имен других людей, я имею в виду; его имя там, разумеется, стояло, лишь бы афишу размещали на самых заметных стендах, а шрифт был самым крупным в городе. Позже он зашел еще дальше и стал печатать все свои афиши в Лондоне или Нью-Йорке особым шрифтом.

Тут второй «благородный отец» снова перебил его:

– Нет! Мистер Уолсли Гартсайд не собирался допустить пренебрежения к себе, пока есть общественная пресса, на которую можно повлиять, или щиты, на которые можно клеить афиши.

– Вот именно! – сухо подтвердил организатор гастролей. Он начал опасаться, что его выступление будет сорвано бесконечными жалобами второго «благородного отца». Слушатели, повинуясь профессиональному инстинкту, потребовали тишины. Они все были приучены слушать. Мистер Алфадж воспользовался моментом и продолжил:

– Когда он организовывал свое первое турне по Америке, Гартсайд хотел заполучить кого-то, кто, будучи важной персоной, мог управлять прессой; кто досконально разбирался бы в людской природе; кто обладал бы инстинктом дипломата и опытом фельдмаршала, тактом генерального прокурора и…

– Ладно, старина. Мы-то знаем, что именно вы взяли его под свое крыло.

– Благодарю вас, Кости! Я понимаю. Гартсайд тоже был трагиком, и, разумеется, хотел получить всю сцену для себя. Они все одинаковые.

– Ну, из всех… – начал Доверкорт, но остановился: в организаторе гастролей чувствовалась готовность дать остроумный ответ, который может нарушить его безмятежность.

– Я действительно взял его под свое крыло, как выражается Кости. Я-то считал, что моей обязанностью является управление гастролями, но Кости знает, что произошло, ведь он тоже принадлежит к голодным эгоистам, которых нужно тащить в рекламу, – как и Уолсли Гартсайд.

Итак, прежде чем мы действительно начали – а это, по настоянию моего клиента, должно было произойти целую неделю спустя, – он стал учить меня моему делу. Сначала я ему указал на то, что весь механизм предварительной рекламы нельзя считать плохим только потому, что не он лично его создавал, но Гартсайд оборвал меня и стал высказывать свое мнение – должен признать, очень вольно. Он прочел мне целую лекцию на тему рекламы, заявив, что публике следует много рассказывать об актере. Они, дескать, хотят побольше узнать о нем, и их не слишком волнует, хорошие это сведения или плохие, хотя в целом предпочитают плохие. Затем Гартсайд стал давать мне то, что он называл «инструкциями». Например, что я должен размещать о нем по статье каждый день.

«Делайте меня Дон Жуаном, жестоким и мстительным, – требовал он. – Человеком, от ненависти которого не может спастись ни один мужчина, а от его любви – ни одна женщина. Не обращайте внимания на моральные качества: публике они не нужны, и мне тоже. Рассказывайте все, что угодно, лишь бы люди обо мне говорили. Я не собираюсь спорить с вами. Просто выполняйте мои инструкции, и все будет хорошо. Но если не выполните их, я вас уволю».

Я не хотел с ним спорить. Начать с того, что подобный человек не стоит того, чтобы с ним спорили, особенно насчет инструкций. Инструкции! Только представьте себе, что организатора гастролей, знающего свое дело, инструктирует «звезда», которую ему надо разрекламировать, и чье тщеславие – нет, чувствительность! – ему приходится ублажать. Что ж, даже по сравнению с последним профаном в моей работе самая крупная и яркая звезда в театральной области знает недостаточно, чтобы вмешиваться в нее! Я, признаться, очень разозлился на Гартсайда; но внезапно меня осенила идея, порожденная его собственными инструкциями, которая вытеснила гнев: вожак стаи не сердится, но может укусить!

«Очень хорошо, мистер Уолсли Гартсайд, – сказал я себе, – я точно буду следовать вашим инструкциям. Они ваши, не мои, и если что-то пойдет не так, то в ответе за это будете вы».

Перед тем как лечь спать, я вкратце изложил на бумаге эти «инструкции», чтобы ничего не упустить, и вот что у меня получилось:

Публика желает знать об актере все. Расскажите им побольше – все, что они захотят. Им наплевать, хорошо это или плохо, хотя в целом они предпочитают плохое. Каждый день печатайте что-нибудь обо мне. Сделайте меня Дон Жуаном, жестоким, мстительным и страстным. Ни один мужчина не должен чувствовать себя в безопасности от моей ненависти, и ни одна женщина – от моей любви. Не старайтесь создать высокоморальный образ: публике это не нужно, и мне тоже. Рассказывайте все, что вам захочется, лишь бы заставить людей говорить обо мне. Оживите атмосферу до моего приезда!

Я озаглавил эту бумагу «Инструкции Монтегю Фейзу Алфаджу, организатору гастролей Уолсли Гартсайда, эсквайра» и утром принес своему клиенту с просьбой подписать ее и проставить дату. Дескать, я хочу воспользоваться его мудростью и блестящей энергией его инициативы и выполнить все инструкции точно, ничего не пропустив. Гартсайд подписал бумагу с очень довольным видом. Ну, знаете, с той усмешкой, которую изображают трагики, когда довольны собой.

На следующий день я отправился в путешествие. Турне должно было начаться с недели однодневных выступлений. Уолсли Гартсайд настоял на самостоятельном составлении графика гастролей – конечно, он и в этом разбирался лучше всех прочих. Вы понимаете, что это значит, Рагг? Я, конечно, объездил в ту неделю все места его выступлений. Я просто жил в поездах и истоптал лестницы во всех редакциях так называемых «газет». Знаете, я думаю, должен существовать особый взвод ангелов, которым поручено присматривать за организаторами гастролей. А если он существует, у моего ангела, должно быть, в те дни наступила горячая пора. Просто милость Божья, что я не заработал белую горячку, когда задал работенку газетным писакам этих захолустных городишек. Они быстро хватались за тот материал, который им даже не приходилось сочинять самим, потому что я, разумеется, все написал лично и заранее. Во всяком случае, так было лучше, поскольку ни один из них не сумел бы написать приличной заметки в газету даже ради спасения собственной души.