Седьмой ключ - Елена Ткач Страница 56

Ему велено было возвращаться до наступления сумерек, но он частенько засиживался возле матери, а потом сломя голову летел под откос с горы, когда поселок уже пустел — фабричные рано ложились. Пересекал мостик над Клязьмой, сворачивал влево, проезжал окраину Свердловки с колдобинами и сараюшками, и летел что есть сил сквозь туман, сгущавшийся над береговой поймой. Несмотря на довольно высокий берег, Клязьма весной разливалась и затопляла широкую ровную луговину, на которой среди строящихся коттеджей стоял домик Ксении. От этого весеннего половодья трава все лето сохраняла сочную свежесть, зеленая луговина сплошь поросла цветами, и девчонки не уставали тащить в дом полевые букеты. И каждый раз влетая на сумеречную луговину, начинавшую подергиваться влажным туманом, Алеша чувствовал себя так, словно впервые здесь оказался, и велосипед его замедлял ход, вплывая в неведомое…

Вечерами, когда ясное темное небо мерцало звездами, ребята собирались на скамеечке над обрывом, укрытой в тени трех красавиц-лип. Они сидели, болтая ногами, глядели, как скользит по реке туман, слушали ночные вздохи и шорохи и мечтали, мечтали… Каждый вслух о своем или вместе о том, как они соберутся в городе и ничто — ни учеба, ни расстояния не помешают дружить. И еще, они обязательно устроят нечто вроде тайной организации, куда будут принимать только самых проверенных и близких друзей, займутся поиском кладов, разгадыванием загадок и тайн, все узнают о древних чудесах и чудесном — уж они-то смогут многое разгадать — кто бы в том сомневался?! О том, что прежде им предстоит разгадать тайну местности, даже не заикались — все, словно сговорившись, старательно избегали разговоров на эту тему. Да и немудрено — события последних дней напугали их не на шутку.

Ксения брала девчонок с собой, когда отправлялась в Свердловку за продуктами. Они помогали ей тащить сумки и веселили своим неумолчным щебетом. Правда, как правило, щебетала одна Манюня — Ветка отмалчивалась, погруженная в размышления, которыми ни с кем не делилась. Что-то варилось в ее голове — мысль какая-то, ни днем ни ночью не дававшая ей покоя…

Частенько Ксения выбиралась из дому одна. Свои одинокие прогулки она оправдывала необходимостью много ходить — мол, для беременных это наиважнейшее дело! Вот и бродила по окрестностям, в Леониху пару раз наведалась, на станцию выбралась и не раз навестила село Анискино, что километрах в пяти за Свердловкой — стройная колоколенка тамошней церкви виднелась издалека, а гулкий воскресный благовест достигал их уютного домика на берегу. Ксения никому не открывала цели своих одиноких прогулок, но всегда возвращалась с добычей: то святую воду из церкви в прозрачной бутыли притащит, то церковные книги толстенные — и до полуночи сиживали они с Верой над ними, пока дети тщетно ломали головы: что там взрослые затевают… А они ничего не затевали — они «образовывались», как говаривала Ксения, посмеиваясь над собой. Обе решили, что детей все же стоит держать подальше от этих углубленных занятий — не готовы они, да и любой «перегиб» во всем, что связано с верой, мог привести к обратному результату — к протесту, к сердечной смуте…

А Вера… Словно в омут головой бросилась она в свой роман, и он захватил ее без остатка. Она поняла, что должна изжить страх, материализовав его на своих страницах, отвести беду, воплотив ее в слове… Вера взялась за оружие — единственное средство самозащиты, которое ей было доступно. Ее оружием стало слово! Она будет биться словом, биться со злом. Всю жизнь! Это оружие хотели выбить из ее рук, сбить с пути… Но она не поддастся. И пускай эта битва кому-то со стороны могла показаться химерой, иллюзией — для Веры то была самая осязаемая, самая что ни есть реальнейшая реальность. Она была не более призрачна, чем сама жизнь, похожая на страшный сон…

Вера решила выстроить ту ситуацию, в которой оказались они, смоделировать ее подобно тому как архитектор воссоздает пространство на листе ватмана. Вот и она, Вера, станет архитектором слова, она построит невидимый дом, под кровлей которого их собрала судьба. В нем были подвалы, хранящие древние тайны, и ключ от них был утерян… В нем были комнаты, где бродили они — герои ее романа, бродили, как в лабиринте, испуганные, растерянные, не понимая, куда попали и есть ли отсюда выход. В нем был чердак с оконцем, растворенным в небо, и тот, кто сумеет подняться туда, быть может, разглядит ангела, распростершего над домом покров своих крыл, — ангела хранителя, который укажет им выход…

Всех их, всех шестерых она ввела в свой роман, и никому ни слова не сказала об этом. А образу героини придала черты Веточки.

Да, она шла на риск! Хотела провести дочь над пропастью. Провести сквозь испытания, боль и страх, чтобы, преодолев этот ужас в романе, ее реальная Веточка смогла победить. Вера соединила ее судьбу с реальной историей Женни. Незнакомка из прошлого и собственная дочь вдыхали жизнь в образ ее романа. Их души, поступки и помыслы преображались в слове и обретали новое качество, новую, нетленную жизнь… Вера защищала их — своим словом. Ту, которая давно умерла, но быть может, до сих пор, неприкаянная, блуждала где-то в этих краях, взывая о помощи… И ту, что была частью ее самой, ближе которой не было никого на свете…

Магией творчества, магией слова Вера хотела выправить их судьбу, защитить… И слово стало для нее молитвой. И каждый раз, прежде чем сесть за письменный стол, она молила Бога, чтобы он помог ей защитить тех, кого любила, дал ей силы, чтобы слово стало как щит, заслонявший ушедших и нынешних — тех, кто жил рядом с ней в ее разорванном времени.

И Ксения любовалась, глядя на Веру, когда долгими часами сидела она за печатной машинкой, и свет ночника освещал склоненный задумчивый силуэт. Ксения понимала, что задумала Вера, догадывалась, какая ответственность легла ей на плечи, и верила: Вера справится, дар ее — истинный, настоящий, а роман, что рождается в эти июньские ночи в маленькой комнатке над рекой, всех их вытянет, он всем поможет — этот Верин роман.