Чужая жизнь - Ньевес Эрреро Страница 52

— Это мы еще посмотрим, — очень серьезно произнес Лукас. — Уж если не исключат Хосе Мигеля, который затеял драку, то не тронут и тебя. А я, признаться, удивился бы, если бы его исключили. — Стоило ему произнести эти слова, как появился Хосе Мигель в сопровождении своего отца.

Хосе Мигель был одет в серый костюм с галстуком. Его отец был в такой же одежде. Они казались спокойными и уверенными в себе. Хосе Мигель даже улыбался. Отец сразу же нашел дона Густаво, педагога, руководившего группой, и завел с ним разговор, продолжавшийся в течение нескольких минут. Вскоре двери актового зала открыли; послышался адский шум голосов: учащиеся боролись за лучшие места, чтобы посмотреть действо, которое они уже назвали «примерно-показательным».

Отец Хосе Мигеля поздоровался с директором и добавил, улыбаясь:

— Дон Бартоломе, моя жена посылает вам особый привет. — Это походило скорее на угрозу, чем на приветствие. — Она просила передать вам и вашей семье приглашение отобедать в нашем доме. Влияние вашей жены на наше предприятие огромно.

— Для меня большая честь слышать такое о своей жене, — сказал директор, запинаясь. — Мы с удовольствием отобедаем у вас, когда вам будет угодно.

— Я попрошу секретаршу подобрать удобный день, и мы уточним время нашей встречи.

— Замечательно, — только и успел сказать директор, присоединяясь к группе преподавателей.

Хосе Мигель и его отец разместились на стульях, поставленных у края сцены. На противоположном ее конце стояли два стула для Лео и его представителя. Также на сцене стояли двадцать стульев для всех преподавателей, а центральное место предназначалось для директора, который был подобен судье с весами, уже лишенными равновесия.

Лео и все его друзья стояли у подножия лестницы, которая вела на сцену. Они пытались подбадривать его до последней минуты.

— Ну ладно, пора выполнить формальность, — сказал Лео, нервно сглотнув.

— Я поднимусь с тобой, — заявил Лукас, передавая друзьям свой рюкзак. — Ты не останешься один на сцене. Я чувствую, что вправе говорить как лицо, представляющее твои интересы.

— Ты же несовершеннолетний, — возразила Сильвия. — Тебе не позволят этого сделать.

— Но и он не может быть один. Это несправедливо! — запальчиво ответил Лукас.

— Давай попытаемся, — сказал Лео, поднимаясь по лестнице.

Лукас последовал за ним. В это время Виктор, Джимми и Сильвия бросились к первым попавшимся местам неподалеку от сцены, которые были свободны.

Секретарь педсовета, преподаватель математики, наклонилась к микрофону, установленному на столе в центре сцены, и попросила присутствующих поскорее занять отведенные им места, так как заседание совета должно было вот-вот начаться. Затем она призвала собравшихся в зале людей к тишине. Слово взял директор.

— Мы собрались на педагогическом совете с участием дирекции данного института при открытых дверях для того, чтобы положить конец проявлениям жестокости, которые имели место в последние дни. Согласно нормам нашего учреждения они считаются настолько серьезными, что от решения, которое мы примем большинством голосов, будет зависеть, останутся ли в институте два учащихся — Хосе Мигель Карранса и Леонардо Биоска [22].

Лео не мог усидеть на стуле, он сильно нервничал, и было заметно, как от волнения лоб юноши покрывается каплями пота. Лукас был очень серьезен, он повторял про себя речь, которую собирался произнести в защиту друга.

Затем слово взяла секретарь совета; она начала с того, что поздоровалась с отцом Хосе Мигеля и спросила его о том, известна ли ему степень тяжести поступков, совершенных его сыном.

— Да, я точно знаю, что случилось, потому что сын рассказывает мне обо всем, что происходит в институте, не упуская малейших подробностей, — сказал он, вызывающе глядя на директора. — Считаю, что мой сын не несет никакой ответственности за то, что случилось. Более того, ему сильно досталось.

Преподаватели зашептались. Со стороны казалось, что Хосе Мигель, судя по синяку под глазом, действительно пострадал в драке.

Секретарь намеревалась обратиться с такими же словами к Лео и тому, кто представлял интересы юноши, но остановилась, увидев, что это место занимал учащийся.

— Не знаю, насколько соответствует требованиям закона тот факт, — немного смутившись, произнесла она, — что один ученик представляет интересы другого.

— Это незаконно, — поспешил заявить директор. — Этого не может быть не только потому, что не соблюдается требование о совершеннолетии представителя, но и в связи с тем, что им может быть только человек, не имеющий отношения к институту. А вы как ученик, — обратился он к Лукасу, — связаны с нашим учебным заведением.

— Но тогда он останется в одиночестве, — громко возразил Лукас, — а это тоже незаконно.

— В случае отсутствия представителя он должен защищать себя сам. Леонардо, вы согласны? — осведомилась секретарь.

— Если я не имею права быть его представителем, — добавил Лукас раньше, чем его друг успел ответить, — то и Лео не имеет права защищать себя, потому что, как и я, является несовершеннолетним.

В актовом зале возникло замешательство. Учащиеся ответили на слова Лукаса аплодисментами.

— Тишина! Будьте любезны соблюдать тишину! — Преподавательнице математики пришлось напрячь голос, чтобы ее услышали, ибо в зале в считаные секунды стало очень шумно.

Директор посоветовался с некоторыми преподавателями, которые сидели поблизости от него. Согласия достигнуто не было. Дон Густаво считал, что Лукас должен защищать Лео, так как у того нет представителя, отстаивающего его интересы. Пока педагоги обсуждали создавшееся положение, в актовом зале установилась тишина. Кто-то вошел в зал в сопровождении репортера телевидения, который вел запись всего, что здесь происходило. Они медленно шли по проходу, приближаясь к сцене. Репортер остался в стороне и продолжал снимать, в то время как второй человек, высокого роста, с выдубленной на солнце кожей, длинными белыми волосами, заплетенными в две косички, и цветной лентой, повязанной на лбу, не спеша поднимался по ступенькам на сцену. Он был одет в коричневую кожаную куртку с бахромой, свисавшей по бокам и на рукавах, и бежевые брюки. Из-под куртки выглядывала белая рубашка.

Члены педсовета тоже погрузились в молчание. Тишину нарушал только звук решительных шагов высокого человека, внушавшего уважение, какого они никогда не испытывали. Лукас не мог поверить своим глазам.

— Джозеф! — только и сумел вымолвить он в знак приветствия. — Что ты здесь делаешь? — не скрывая удивления, спросил юноша.

— Я пришел представлять интересы твоего друга. Любой друг Лукаса — мой друг.

Лукас улыбнулся. Он указал Джозефу, куда следовало садиться, и успокоил Лео, сказав: