Изгнание из рая - Елена Благова Страница 51

Они летали в Париж, на Елисейские Поля, когда им вздумается – Изабель восклицала за завтраком: хочу погулять в Тюильри!.. – и Митя бежал в агентство «Эр Франс» и брал билет; или Эмиль внятно говорил Мите, назидательно поднимая толстый, сарделькой, палец: по-прежнему идет падение котировок, Сынок, я вынужден торчать здесь, как бы чего не вышло, а мне плыть и быть открывать в Париже и Лионе три оффшорные компании, езжай, справишься один, без меня, Изабель тебе поможет, – и они летели снова, и Митя погружался с головой в дела, о которых он еще не помышлял вчера; а если б ему сказали, что он будет этим заниматься в жизни, – он бы пальцем у виска повертел. Он знал теперь, что российские компании стоили гроши, копейки по сравнению с американскими или японскими. Японскими. Выбрось из головы эту страну, Митя. Думай лучше о Франции. И о том, что станется с Россией вскорости, если все энергетические, газовые, машиностроительные, транспортные, коммуникационные компании твоей страны, вместе взятые, стоят не дороже «Toyota Motors», производящей автомобили, но и не дешевле швейцарской компании «Novartis», что производит лекарства. Эмиль внушал ему: у России перспективы, Митя. Мы живем не в умирающей, а в перспективной стране! Запомни это!.. А перед Митей вставали мощные сибирские просторы, встопорщенная шкура тайги, отломы приречных кряжей, байкальские писаницы, кубово-синие озера между рыжих, как лисы, осенних лиственниц, метельные отроги Саян и Джугджура. Сколько богатств. Как они сиротски брошены, нагло разворованы. Да, все раскатывают губу на Россию. Прав ли Эмиль, что подминает Россию под себя?.. Уж лучше Эмиль, думалось ему, лучше его друзья – Бойцовский, Прайс, Блох, с которыми познакомил его Папаша и которые уже положили на Митю внимательный, изучающий глаз, – чем захватчики извне, оккупанты. «Митька, охламон, будет война, если мы не приберем вовремя к рукам то, что должны прибрать, – взахлеб куря, растолковывал ему Эмиль после очередного сборища финансовых олигархов в Кремле. – Будет война, и на ней наживемся не мы. Мы лишь проиграем, но будем, как всегда, делать вид, что выиграли. Сечешь поляну?..» Митя кивал. Он уже начинал кое-что кумекать. Он смекнул, что Эмиль входит в круг владык, занимающихся мировыми проблемами, не только российскими. А Эмиль понял, что под Митиными черепными костями – быстро соображающее серое вещество. «Ты умный, Митька. Ты только притворяешься. Ты напускаешь на себя. Никакой ты не художник. Ты финансист. Ты продолжатель моего дела. Я… научу тебя… всему. Если уж ты мой Сынок».

Эмилю ничего не стоило проделать все процедуры по усыновлению. Митя мог быть спокоен. У него была теперь двойная фамилия – Морозов-Дьяконов. Вполне русская, вполне живописная. Как у настоятеля православного собора, у какого-нибудь бородатого батюшки, пахнущего воском, ладаном и осетриной горячего копчения. А Изабель?.. Изабель взбивала на кухне белки. Она пекла в духовке безе для Мити. Она взбивала белки веничком на кухне шикарного, в итальянском стиле, двухэтажного особняка в Гранатном переулке, – Митя купил его нарочно рядом с площадью Восстанья: ему не хотелось далеко уезжать от мест, полюбившихся ему в Москве. Изабель выходила на балкон и смеялась: это же балкон Джульетты!.. Ромео, где ты, о зачем же ты Ромео!.. Покинь отца и отрекись навеки от имени родного… «Я уже взял другое имя, – улыбался Митя. – Двойная фамилия придала мне важности… ты не находишь?..» И он выпячивал нижнюю челюсть, как дуче, и смешно, по-клоунски, надувал щеки.

Изабель знакомилась с Москвой, и Эмиль выводил ее на разнообразные приемы, на рауты, тыкал носом в высший свет; частенько он брал ее на великосветские тусовки одну, без Мити – ему льстило, что невестку принимают за его жену – те, конечно, кто не знал вездесущую седую лису Лору. Изабель блистала обнаженными тонкими плечами, смеялась смущенно, аккуратно брала пальчиками с подносов бокалы с шампанским за хрупкие ножки. «Ваша невестка – Снегурочка», – восхищенно бросил походя Эмилю Бойцовский, пробегая мимо на рауте в Кремле. Эмиль признательно поглядел ему вслед. Совсем недавно они с Бойцовским сговорились о денежном переделе России. Ему показалось – им обоим удалось обойти все возможные подводные камни.

Эмиль был членом хорошо засекреченного и тем не менее кулуарно – а также широко – известного по сплетням и слухам, по байкам и пересудам, по дешевым книжонкам, валяющимся на лотках там и сям, по дерзким газетным статьям, просачивающимся в прессу с настойчивостью долбящей камень капли, за которые безжалостно убивали журналистов, подстерегая их в подъездах, настигая в собственных машинах, стреляя в них в упор из пистолетов с новейшими глушителями, – выдуманного и виртуального, а на деле вполне настоящего, то от этого не менее таинственного Мирового Правительства, цель которого звездными буквами была вышита на черном знамени земной ночи: ЗАВЛАДЕТЬ И УДЕРЖАТЬ.

Все улыбки, все танцы, все милые беседы, все яростные ругательства, все умные расклады, все испещренные цифрами и подписями бумаги – все, что делал Эмиль, сводилось к одному: завладеть и удержать. Ибо завладевали многие до него, а удерживали… Не удерживал никто. Если та сеть мировых денег, что опутала Землю великим клубком, будет доступна ему, как доступен Интернет, если он, Эмиль Дьяконов, будет крепко держать в руках вьющуюся кудель, опоясывающую грудь мира, диктующую миру вдох и выдох, – он станет некоронованным царем. И настоящего Царя России уже не надо будет. Если Россия без владыки не сможет – а она не сможет!.. – сделаем куклу на ниточках. И будем дергать. Рожу разрисуем лучшими красками. Митька поможет.

Иногда друзья из правительства – не из Мирового, о, им еще до Мирового было семь верст киселя хлебать, – а из российского приезжали к нему домой, покурить, попить кофе с коньяком, так грациозно подаваемый седой и царственной Лорой, поболтать о пустяках. Они должны были хоть на время отключать свои бедовые головушки от тяжелых расчетов. Сколько, куда, что и зачем потечет, и можно ли обойтись без перекачки, востребуя ресурсы на месте, и слушать ли жалкие оправданья инвесторов, и рисковать ли самим, вкладываясь в это заведомо дохлое дело!.. – о, как они все смертельно уставали от таких разговоров. Им страх как хотелось поговорить о красивых женщинах, о невинных девушках, о заморских круизах, о… да что там разговоры, все это пустая брехня, а вот игра!.. У Эмиля дома частенько утомленные правители, расстегнув рубахи и ослабив хватку галстуков, а то и засучив рукава – брильянтовые запонки мешали, – резались в карты, причем в самые детские игры: в «дурачка», в «девятку», в «буру», а были еще и «подкидной дурак» и «французский»; Изабель смеялась: а французский дурак – это что, пижон?.. Митя возмущался: пижон – это же модный хлыщ, это стиляга!.. ну, модняцкий парень, золотая молодежь!.. – а Изабель всплескивала руками: о, ты не так думаешь, по-французски «пижон» – это деревенский увалень, дуралей, полный тупица и дебил!.. А кто же тогда у вас, во Франции, пижон?.. – любопытствуя, спрашивал Митя, и Изабель, не моргнув глазом, отвечала: шантрапа!.. Чудеса!.. Все наоборот… У нас шантрапа – это нищий, одяшка… «О-деж-ка?..» – хохотала Изабель, от смеха в изнеможении валясь на диван. Игроки расстегивали жилетки. Приглашали Митю принять участие в игре. Он, вздохнув, подсаживался. Играли не на деньги. Играли на чепуху: на мандарины, на орехи, на коробку шоколадных конфет, на красное яблоко, что ставили на кон, дико хохоча. Лишь однажды при Мите толстый одышливый олигарх – кажется, Блох его фамилия была, – выдернул из обшлагов драгоценные запонки и швырнул их на диван: играем!.. Все вытаращились, но виду не подали, сухощавый, чернявый, насмешливо-язвительный Бойцовский сдал карты. Запонки выиграл Бойцовский. Взвешивая их на ладони – золотые, правда, не с алмазиками, а всего лишь с янтарями, – Бойцовский усмехнулся, проблеснув золотым зубом: я возвращаю ваш портрет и о любви вас не молю. И протянул их Блоху. И тот взял, глазом не моргнув.