Бесноватые - Кристофер Фаулер Страница 50

Казалось, что кто-то играет с ним в странные гротескные игры, но как бы Патан ни старался, он не мог придумать рационального объяснения. Рисунки принадлежали его дочери, а печатные буквы складывались во фразы. И он видел, что во всех случаях они были тщательно похоронены под слоями каракулей. Он ведь сам видел, как ребенок собственноручно рисовал все эти картинки — начиная с пустого листа бумаги. Она составляла буквы черта за чертой, совершенно без системы, как это делал бы медиум.

Трясущимися руками он положил перед ней чистый лист. Обрадованная Мия схватила горсть карандашей и принялась чертить и возить ими по бумаге. Натан наблюдал целый час, и все никак не мог увидеть, как образуются буквы. Если они там вообще были, то они должны были состоять из сотен тоненьких линий, не связанных друг с другом. Забрав у нее лист и положив на него сверху малиновое прозрачное стекло, он прочел:

ОНИ НЕ МОГУТ ПОЙМАТЬ МЕНЯ, ПОТОМУ ЧТО Я БУДУ ПРЫГАТЬ

В этой фразе было еще меньше смысла, чем в предыдущих заявлениях, скрытых в рисунках. Хуже всего было то, что это было последнее предложение, которое написала Мия. Когда он попытался предложить ей порисовать еще, вечером в тот же день и в присутствии матери, Мия выдала обыкновенные девчачьи каракули, внутри которых не было спрятано ничего. Натан исследовал набросок всеми возможными способами. Казалось, дочь знала, что он за ней следит, и решила выставить его дураком. Когда Натан попытался показать рисунки Хлое, она приняла сторону Мии и не поверила ему.

В долгие вечера, когда жена была на работе, он наблюдал за девочкой. Он знал, что она находится где-то в других местах. Ее движения полностью изменились. Он наблюдал за ней, а она знала, что он наблюдает. В уголках ее глаз появилась хитрость. Она стала противоестественно спокойной и сосредоточенной при выполнении своих задач и усердно избегала его, как будто говоря: «Я знаю, чего ты хочешь, но ты меня не поймаешь». Она больше уже не была его дочерью, маленькой женской формой, привязанной к нему эмоционально, она была Мидвичским кукушонком, [51]кем-то, кого следовало опасаться, когда они оставались вдвоем.

Свернувшись клубочком в дальнем конце кровати ночью, он думал: «Я люблю ее. Моя дочь всегда была желанной. Она ненавидит меня. Как она может ненавидеть меня за нелюбовь?» Он знал, что ненависть исходит от женщины, которая завладела ею, но это казалось невозможным. Поверить в это было дико.

В течение месяцев, которые последовали за этим, брак Натана и Хлои начал разваливаться. Натан не смог нарисовать достаточного количества картин для галереи и потерял возможность устраивать выставки. Вся его энергия была растрачена на изучение дочери-пришельца. В поведении Мии появились странные закономерности. Разумное существо, этот осторожный дух, выявлял себя только в светлое время суток. После наступления темноты, когда Мия хотела спать, она оставалась собой. Создавалось впечатление, что та часть Жаклин Лэнгфорд, которая так долго не имела возможности наслаждаться светом, могла действовать только при ярком свете, даже если это был подернутый серостью солнечный свет Северного Лондона. Он представлял ее дух неким подобием клеток растения, связанных с фотосинтезом, — это была чисто химическая реакция, такая же безличная и безжалостная, как у отравленной орхидеи, раскрывающейся, чтобы выпустить свои подобные ползучему раку побеги.

Хлоя начала бояться оставлять дочь наедине с мужем, который так странно себя вел, но однажды зимним вечером, когда она ходила на прием к гинекологу, Натан принял решение отвести ребенка в уединенный уголок Клиссольд-Парка.

— Я знаю, что ты здесь, — шептал он Мие, глядя, как вялое ноябрьское солнце покрывает пятнышками ее лицо. Она принялась ковырять носочком короткого сапожка мокрую траву и взглянула на него с тем новым выражением лица, которое появилось у нее не так давно: «Папа никак не хочет поумнеть». Она смотрела ему в глаза так долго, что когда внезапно пустилась бежать, он подпрыгнул от испуга.

Он поймал ее с легкостью, настигнув в несколько шагов, когда она попыталась нырнуть под клочковатый куст колючего дрока. Она не вскрикнула и не попыталась вырваться из его рук. Он потянул, но шипы не хотели ее отпускать, цепляя одежду и оставляя на бледных ручках тонкие, как паутинка, малиновые следы царапин. Тело ее обмякло в его руках, и в какой-то момент он подумал, что убил ее.

Он понял, что она собирается сделать, только когда увидел мальчика — самоуверенного, крепкого паренька лет девяти-десяти, в накинутом на голову сером хлопчатобумажном капюшоне, с тлеющей сигаретой «Silk Cut» в сжатых губах. Он слонялся за кустами, и теперь замер на месте, а разумный дух тем временем набрал силу в инертном тельце Мии, приготовившись прыгнуть.

В тот раз он почти увидел, как он выскочил, — какая-то прозрачная огненная субстанция, след чистой энергии, который передвинул воздух между девочкой и мальчиком. Теперь Мия пришла в себя и кричала, в шоке от происшедшего, а мальчик уже смотрел на него ее искушенными глазами, готовясь броситься прочь. Натан рванулся за ребенком, но в руке у него осталась только серая курточка с капюшоном.

Хорошо было, что Мия, его дочь, вернулась. У нее не сохранилось никаких воспоминаний о том, что с ней произошло, и она снова стала в точности такой, какой была до этого приключения.

Зато холодность Хлои было перенести труднее. Ей не так просто было забыть неприятное поведение мужа.

Видение же мальчика, убегающего от него по мокрому парку, являлось каждую ночь и не давало ему спать. Он начал повторять свой маршрут, след в след, по траве, разыскивая парня. Так он прошел первые шаги в своей охоте, которой было суждено продолжаться восемнадцать месяцев. Вскоре жена с ребенком покинули его, но их потеря была просто ценой, которую он заплатил за возможность быть бдительным.

Он понял, что должен защитить детей города. У него не было ни денег, ни друзей. Он преследовал истерзанный дух Жаклин Лэнгфорд от тела одного ребенка к другому, следя за тем, как он прыгает, следя за семьями от Белхэма до Тутинга, до Финсбери-Парка, до Лейтон-стоуна, до Уэст-Хэмсптеда, но существо всегда в последний момент опережато его. Дух выбирал только маленьких детей: возможно, подростки были уже слишком закрытыми, слишком знающими. Он никак не мог понять механизм процесса. Он только знал, что это не было выдумкой.

Он наблюдал за тем, как дети менялись, и иногда ему удавалось остановить их, прежде чем они причиняли вред своим отцам. Но он так толком и не понял, что надо делать с ребенком, в которого она перепрыгнула. Должен ли он убить его? Остановит ли это ее, перестанет ли она вредить другим, — бесконечно?

В тот последний дождливый четверг на Эджвер-Роуд он настиг мальчика но имени Амир, в которого здорово уже попутешествовавшая душа Джеки перепрыгнула всего несколько минут назад. Он затянул шею Амира галстуком, настигнув мальчика перед магазином. Амир выбирал апельсины и несколько штук держал в руках. Когда галстук захлестнул его шею, апельсины выпали у него из рук и покатились в канаву.