Дом потерянных душ - Марина Комарова Страница 5

Щёлкнуло колёсико зажигалки, табачная горечь снова полилась вишнёвой горячей струёй в горло. Внизу слышался скрип ржавых качелей, ещё из тех, что поставили несколько лет назад. Металлический столб, еле крутящееся колесо на его вершине и две мощные цепи, прикреплённые к нему. На свободных концах цепей – узкие доски. Дети садились на последние, доисторические качели, которые начинали крутиться, хрипя от старости. Внизу вдруг звонко закричал ребёнок. Тут же раздался громкий окрик женщины:

– Борька, стой! Куда на дорогу?! Ну я тебя сейчас!

Ребёнок замолк, Тамила глянула вниз. Мальчик лет пяти растерянно стоял посреди дороги и смотрел на приближавшуюся женщину в зелёном платье. Из-за поворота, сверкнув фарами, будто хищник глазами в темноте, повернула приземистая машина.

«Идиот какой-то, – подумала Тамила, – фары не забыл включить, а объехать детскую площадку ума не хватило».

Машина рыкнула, молодая женщина ухватила ребёнка, моментально забыв, что хотела наказать, и метнулась в сторону. Машина на скорости пронеслась мимо. Женщина в зелёном не двигалась, молча глядя ей вслед.

Тамила чуть нахмурилась. Почему-то вспомнился вчерашний разговор в метро. Истеричная девица и старая сплетница – не та компания, о которой нужно думать. Разговор с ними был странным.

Украсть ребёнка. Она затянулась, выпустила дым. Таким может заниматься кто угодно. На органы там – или что-то иное. Достаточно на свете богатых бездетных пар, готовых отдать любые деньги за младенца.

Она передёрнула плечами и раздавила окурок в пепельнице. Сволочи. Всё равно таким нет прощения. Из корыстных целей они делают несчастными настоящих родителей.

Тамила прикрыла глаза. Настроение ни к чёрту. Внезапно пришло воспоминание. Даже не воспоминание, а его тень, вытянутая и трепещущая, такая бывает от пламени свечи, которое сдувает ветер.

Внизу снова кто-то закричал, но она уже не стала смотреть туда. Нечего. Бабки на скамейках у подъезда завтра преподнесут все новости на блюдечке с голубой каёмочкой. Вновь раздался скрип ржавых качелей, залаяли собаки. Непутёвый Борька, кажется, опять выскочил на дорогу – слышны крики его матери. Можно бесконечно наблюдать. Ничего не изменится.

Тамила открыла дверь и вошла в комнату. До этого кондиционер не зря работал около часа – ночью можно было спокойно спать. Но спать ей не хотелось. Она прошла на кухню, взяла тусклую турку, сыпанула кофе, залила водой и поставила на огонь.

«Надо бы почистить турку», – рассеянно подумала Тамила, глядя на готовящийся напиток.

– Нелепые аристократические замашки, – прозвучал в ушах голос отца, хриплый, странно звучный, будто в трубу кто насыпал песка. Вроде всё слышно, но при этом есть ощущение фальши и неправильности. – Варят кофе бездельники и гурманы, как твоя мать.

С матерью они разошлись, когда Тамиле было тринадцать. Это официально. А разлад пошёл на пять лет раньше. Художник, дитя свободы и сторонник временных заработков так и не смог научиться жить в семье, воспринимая себя её частью. Было вообще удивительно, как они жили вместе до этого. Отец, Владимир Антонович Соловей, не способен был говорить вместо я – мы, вставать по утрам, ходить каждый день на работу и следовать правилам. Остальное – пыль, мелочи жизни. Поэтому сваренный кофе был ему непонятен.

Тамила сняла турку и перелила напиток в чашку. За окном кто-то пронзительно взвизгнул, рука дрогнула, коричневая ароматная жидкость полилась на светлый пластик стола. Она ругнулась, ухватила первую попавшуюся под руку тряпку и принялась вытирать.

У отца было всегда так же. Не пролить, не разбить у него не получалось. Обязательно случалось что-то такое, что потом приводило к скандалу. В последнем обычно победительницей выходила мать. Отец, поджав губы, уходил к себе в комнату и закрывался, не желая никого слышать. После этого они могли не разговаривать несколько дней. Хуже всего в это время было то, что про Тамилу оба словно забывали. Такие дни казались серыми и блеклыми, а по ночам приходило чудовище. Оно почему-то пахло сиренью, сладостями и… страхом.

Среди темноты не получалось его разглядеть, однако Тамила очень хорошо знала, что чудовище рядом. Оно дышало на ухо, от этого было тепло и щекотно, но по позвоночнику ползли мурашки, и хотелось кричать. Только нельзя было размыкать губ, иначе чудовище метнётся сгустком тьмы вперёд, войдёт в глаза, оплетёт с ног до головы и утянет за собой. Куда – Тамила не знала и не пыталась узнать. Играть в молчанку с чудовищем было страшно, но правильно. Каждый вёл свою партию, зная, что второй не нарушит правил.

Тамила всегда хотела, чтобы бесшумно открылась дверь и в комнату вошла мать. Или отец. А чудовище, испугавшись взрослых и света, рассеялось, как чёрная пыль. Но никто не приходил. Тишина в доме била по нервам, оглушала бешеным стуком собственного сердца.

Тамила иногда беззвучно плакала, но не смела выйти сама. Нельзя. Чудовище будет против, оно хочет играть. От запаха сирени становилось дурно, желудок делал кульбит, тошнота подбиралась к горлу, а перед глазами появлялись цветные тени. Что было потом – она не помнила, просто просыпалась утром. С лучами солнца кошмары таяли, рассказывать о них было боязно.

Мать в мистику не верила, могла жестоко засмеять, а отцу, кажется, было абсолютно всё равно.

Потом чудовище ушло, исчезло быстро и бесшумно, как надоедливый сосед, который вдруг решил сменить квартиру. Скучать никто не будет, но и совсем забыть не сумеют.

Тамила привела в порядок стол и принялась за кофе. Он уже подостыл, поэтому можно было насладиться напитком, не обжигаясь.

Она присела на диван. Кухня была обставлена неплохой мебелью даже по столичным меркам. Зарплата позволяла приобретать хорошие вещи, но никак не людей. Тамила невольно задумалась, пытаясь понять, почему вспомнилось чудовище из ночных кошмаров. Да и как оно появилось – никогда не задумывалась. А ведь появилось же. Пришло из ниоткуда быстро и мягко, будто и не отходило от детской колыбельки.

Кофе вдруг показался горьким, сигаретный дым – и тот приятнее был. Тамила поморщилась, встала и вылила остатки в раковину. Незадавшийся день продолжался дрянным вечером. Но чудовище…

В детстве ей снился сон. Особенно, когда жёлтый фонарь светил прямо в окно, и казалось, что раскалённые электрические лучи проникают в маленькую комнатку, она видела его совсем близко.

Сгусток тьмы появлялся возле шкафа с книгами, замирал, словно прислушиваясь и проверяя, есть ли рядом с ним кто-то. Сердце стучало в ушах, ладони становились влажными, Тамила впивалась пальцами в одеяло, под которым было нестерпимо жарко. Тьма не двигалась, живой кляксой замирала в комнате, а потом вдруг вздрагивала, вытягивалась веретеном, трепетала, как под порывом ветра. Хотелось истошно кричать, но голос пропадал.

Из тьмы выползало чудовище: медленно и неторопливо. Возле тьмы появлялся белый червь и какая-то странная тёмная согнутая палка.

Тамила хрипло выдыхала, понимая, что палка – это лапа, а червь – изогнутый коготь.