Странствующий Цирк Вампиров - Ричард Лаймон Страница 5

Расти не пытался заставить замолчать ее.

Но внезапно он произнес:

– Погодите.

Слим остановилась.

Когда мы ее догнали, Расти сообщил приглушенным голосом:

– Мне надо отлить.

– Вон сколько здесь деревьев – выбирай любое, – кивнула Слим.

Расти перевел взгляд с нее на меня:

– Только никуда не уходите, ладно?

– Мы подождем тебя здесь, – успокоила его Слим. Я утвердительно кивнул.

– Ладно, – сказал он. – Я сейчас! – И, сойдя с дороги, углубился в лес.

– А тебе не надо? – спросила меня Слим.

– Не.

– Мне тоже, – она сжала губы и выдохнула сквозь них. Затем добавила: – Здесь ужасно жарко.

– Да, – пробормотал я. Я чувствовал себя хорошенько прожаренным и промокшим насквозь; кожа зудела, а одежда пристала к телу.

Короткие светлые волосы Слим колечками прилипли ко лбу и вискам. По лицу струился пот – я заметил, как у нее на носу собралась капелька и упала. Белая футболка облепила тело и стала совершенно прозрачной.

– Надеюсь, эта вампирка того стоит, – сказала Слим.

– Как жаль, что нам не удастся ее увидеть.

Слим слегка улыбнулась:

– Если она прячется в своем гробу, нам придется ее оттуда вытащить. Не можем же мы, вытерпев все это, уйти, так ничего и не увидев.

– Ну, не знаю, – засомневался я.

– Чего ты не знаешь? – спросила Слим и стянула с себя футболку. Не считая верха от купальника, она была совершенно обнаженной выше пояса. Слим смяла футболку и промокнула пот с лица.

Я отвел взгляд.

– Так чего ты не знаешь? – переспросила она.

Несколько мгновений я не мог сообразить, о чем мы только что говорили. Потом вспомнил:

– Она же не может быть там одна. По крайней мере, мне так кажется.

– Наверное, ты прав, – убрав футболку от лица, Слим улыбнулась. – Ей же нужны гробоносцы.

– Именно.

– Их там, наверное, целая команда, – Слим принялась обтирать грудь и руки.

– И они могут оказаться не самыми примерными гражданами, – заметил я.

Тихо рассмеявшись, Слим наклонила голову и стала стирать пот с живота и боков. Я исподтишка взглянул на ее грудь, растягивавшую ткань купальника. По краям виднелись узенькие полоски бледной кожи.

– Нам стоит быть поосторожнее, – предложил я.

– Да уж. Если они окажутся по-настоящему подозрительными, стоит отказаться от этой затеи.

Услышав шаги, мы повернули головы и увидели пробирающегося к нам Расти. Слим продолжала обтираться смятой футболкой. Я хотел, чтобы она ее надела, но ничего не сказал.

– Все в порядке, – доложил Расти. Я заметил, что он смотрит на Слим. – Что здесь такое происходит?

– Ничего особенного, – ответила Слим. – Просто ждем тебя.

– Мы тут подумали, что надо быть поосторожнее, – пояснил я. – У Валерии должны быть…

– Хранители гроба, – подсказала Слим.

Расти улыбнулся и кивнул.

– И мы не знаем, сколько вообще людей в этом цирке, – сказал я.

– А этих негодяев там может оказаться превеликое множество, – добавила Слим с интонациями Долговязого Джона Сильвера ^[10].

– Да уж, раз они путешествуют с вампирским цирком, они должны быть по меньшей мере странными, – согласился Расти.

– А может быть, и опасными, – заметил я.

Расти внезапно нахмурился:

– Ребята, вы же не собираетесь струсить и убежать? – и, прежде чем кто-либо из нас успел ответить, добавил: – Потому что я пойду внезависимо!

– Нету такого слова, Эйнштейн, – сказала ему Слим.

– А вот и есть!

Она не стала спорить, ехидно улыбнулась и натянула футболку.

– Пошли.

После этого мы какое-то время шли молча. Мы были уже не так далеко от поля Янкса, и, подозреваю, все начинали понемногу нервничать. Потому что поле Янкса – такое место, которое заставит нервничать кого угодно.

Во-первых, там ничего не растет. Это большой участок голой утрамбованной земли, окруженный плотным зеленым лесом. Правда, получилось так не по чьей-то воле. Никто не расчищал это поле. И, как говорят, поле Янкса всегда так выглядело.

Некоторые считают, что земля здесь отравлена, но я думаю, что они ошибаются. На поле Янкса живет множество живых существ: муравьи, пауки, змеи и тому подобные твари, предпочитающие селиться в глубине почвы.

Кто-то говорит, что здесь приземлялись пришельцы, и именно поэтому на поле ничего не растет.

Ну конечно…

Кто-то считает, что поле проклято. Вот это я могу понять. Вы тоже поймете, когда узнаете о поле побольше.

Например, оно получило свое название вовсе не потому, что когда-то принадлежало кому-то по фамилии Янкс. Оно вообще никогда никому не принадлежало. Оно получило название благодаря Томми Янксу и тому, что он совершил здесь в 1954 году.

Я тогда был совсем маленьким, так что мне многого не говорили. Но я помню, что люди тем летом вели себя странно. Мой отец, шеф полиции, бывал дома очень редко, а мама, всегда такая жизнерадостная, выглядела необычно подавленной. И иногда я слышал отрывки разговоров о пропавших девочках. Так продолжалось большую часть лета. Потом случилось что-то необычайное, и все как будто сошли с ума. Все взрослые ходили бледные и перешептывались, мне удавалось подслушать отрывки вроде: «Настоящее чудовище…», «О господи…», «Несчастные родители…» и «Я всегда догадывался, что с ним что-то не так».

Как оказалось, какие-то бойскауты вышли на поле и застали Томми Янкса у костра. Он был глухонемым, так что не услышал, как они подошли. Скауты застали его за приготовлением куска мяса, нанизанного на прут. Он поджаривал его над огнем костра. Потом выяснилось, что это было сердце одной из пропавших девочек.

Должно быть, это ужасно – оказаться свидетелем подобной сцены.

Бойскауты немедленно стали героями. Мы завидовали им, ненавидели их и мечтали быть среди их друзей. Не потому, что они поймали Томми Янкса (это сделал мой отец), но потому, что они видели, как он жарил над костром сердце. В свое время эти скауты стали настоящей легендой.

Гораздо позже один из них покончил жизнь самоубийством, а другой…

Впрочем, это другая история.

После того как мой отец арестовал Томми, он отправился с отрядом на поле, где они обнаружили захоронения двадцати трех тел. Шесть принадлежали девочкам, пропавшим этим летом. Остальные были здесь… гораздо дольше. Некоторые, наверное, лет пять. Другие – лет двадцать или тридцать. Я слышал, что некоторые кости пролежали в земле чуть ли не сотню лет.