Лисьи броды - Анна Старобинец Страница 44

Он кинул камни, один за другим, остальные тоже. Из фанзы доносился плач Насти.

– Ты обещал по два камня! – закричал Прошка. – Это нечестно!

– Так это в нее по два камня. А в бесов – лучше побольше. Ты что же, не за Христа, а за бесов? – Тихон угрожающе ткнул Прошку в плечо. – А ну кидай камни! И чтоб мне не мазал! Я ж знаю, ты меткий, в папашу!

Близнецы, возбужденно прильнув к окну, кидали камни и куски досок уже без команды, в свое удовольствие. Краем глаза Прошка заметил, что бритоголовые, гогоча, вошли в фанзу.

– Прикажи им, чтоб прекратили, – без выражения сказал Прошка.

– Иначе – что? – издевательски уточнил Тихон.

– Иначе – вот, – Прошка вытянул из кармана охотничий нож, дрожащими руками раскрыл и направил на Тихона острие.

– И что, порежешь нас, братьев по вере, ради бесовской нехристи?

Тихон вразвалочку подошел к Прошке и требовательно протянул руку:

– Давай сюда. Это игрушка для больших мальчиков. Давай-давай, не бойся. Нож отдашь – мы уйдем.

Не веря Тихону, понимая, что врет, но притворяясь перед собой, что поверил, Прошка отдал ему нож. Племянник старосты осмотрел рукоять и лезвие со знанием дела. Сложил нож, засунул в карман, приблизил свое лицо к Прошкиному вплотную, так, что почти соприкоснулись их лбы:

– У бати взял?

– Ну.

– Ты знаешь, что воровство – смертный грех?

– Ну.

– Отступаешься от греха?

– Отступаюсь.

Белобрысый сделал шаг назад, кивнул, вроде бы удовлетворившись ответом, а потом с оттяжки ударил Прошку кулаком в скулу. Тот упал, и Тихон принялся методично, как будто даже слегка скучая, бить ногами лежачего. Не в полную силу, так, чтоб ничего не сломать, – а то не хватало еще, чтоб Ермил потом пришел разбираться.

Близнецы, присмирев, испуганно топтались рядом: они такого поворота не ожидали:

– Тиш, можт, не надо? Он все-таки брат наш…

– Заткнитесь! – Он и сам понимал, что пора бы остановиться, но от этого их нытья только больше зверел и остановиться никак не мог.

Из фанзы слышались взрывы смеха бритоголовых и Настины вскрики.

– Еще раз повтори, а то я уши не чистил, – отсмеявшись, про-гундосил тот, что помладше. – Где, говоришь, твой папка?

– Мой папа на войне, – стараясь не плакать, ответила Настя.

Оба снова загоготали.

– Это мамка твоя, шлюха, тебе спиздела? Нет у тебя никакого папы!

– Если мама у меня шлюха, а из Лисьих Бродов она точно не уезжала… – прошептала Настя, понимая, что теперь они ее точно прибьют, – тогда, значит, мой папа – кто-то из здешних. Может, ваш? – Она зажмурилась, ожидая удара.

– Это чо она щас сказала? – оторопел младший.

– Это бесы в ней говорят, – со знанием дела констатировал старший. – Ибо она есть ведьминское отродье. Слышь, ты. Ну-ка, разденься! – он рывком задрал Настин подол. – Мы щас с братом проверять будем, ты ведьма или не ведьма.

– Слуш, Серый, а как мы проверим? – тот, что помладше, озадаченно поскреб бритую голову.

– Ты чо, дурак? – беззлобно ответил Серый. – Если ведьма, на теле будут ведьмины родинки, которыми ее дьявол пометил, а еще, конечно, третий сосок.

– Чо, правда?

– Да вот те крест, – Серый перекрестился двоеперстием и рявкнул на Настю: – Быстро, сука, разделась!

Она как раз стягивала с головы намокшее и липкое от крови платье, когда у фанзы прогремел выстрел; бритоголовые вжались в стену. Следом за выстрелом раздался голос мужчины, сильный, гневный и ясный, как раз такой голос, какой, по Настиным представлениям, будет у папы, когда тот вернется с войны:

– А ну прекратить! Встал! Руки по швам! Имя, фамилия, где живешь?

– Тихон я… Милованов… – беспомощным, тонким голосом отчитался с улицы Тихон. – Там живу. Мой дядя – староста…

– Еще раз кого-то обидишь, я тебя расстреляю. А всю семью твою – в лагерь, вместе со старостой. Это ясно?

– Ясно, – еще тоньше проблеял Тихон.

Послышались тяжелые, уверенные шаги, и в фанзу вошел человек, в которого вчера стреляли у дедушки Бо. Тот человек, чей портрет ее мама носила на шее под крышкой часов. Когда мама спала, Настя иногда брала часы и играла, как будто человек на портрете – ее родной папа. Он ушел на войну, а мама его очень ждет. Он скоро вернется назад в Лисьи Броды и их с мамой от всех защитит.

В том, что теперь именно этот человек спас ее и Прошку, и вышвырнул из фанзы бритоголовых, и помог ей натянуть платье, и взял ее на руки, и понес на руках домой, – во всем этом было что-то не столько чудесное, сколько обыденно правильное. Как будто Небесная Лисица Ху-Сянь наконец-то сделала то, что пора было сделать давно.