Темные самоцветы - Челси Куинн Ярбро Страница 43

Ракоци весь кипел, слушая этот вздор, но постарался держать себя в рамках.

— Вы не должны винить себя в том, что с ним случилось, — сказал рассудительно он. — Вашего отца убили монголы, они и в ответе за все.

— Он… — запальчиво вскинулась Ксения и вдруг задохнулась, в глазах ее вспыхнули слезы. — Он бросил меня, — совсем по-детски пожаловалась она, стискивая ладони. — Мы собирались бежать, во дворе стояла повозка. Он пошел вниз, сказав, что будет ждать меня там, но не сдержал слова. Монголы неслись к дому, и он хлестнул лошадей. — Голос ее упал. — О, Господи Боже! Слуги сбежали раньше, а у монголов были луки и пики. Они закололи нянюшку, крича, что та ни на что не годна, и… и…

— И изнасиловали тебя, — сказал Ракоци тихо, перейдя от волнения на ты.

Ксения лишь кивнула, осенив себя крестным знамением.

— Это мой грех и позор, — пробормотала она.

— Нет, — отозвался Ракоци, наклоняясь, чтобы поставить пустой кубок на пол. — Нет, Ксения, нет. Вы тут не виноваты ни в чем.

Она уставилась на него словно на сумасшедшего.

— Вы разве не поняли? — Тело ее сотрясалось как в лихорадке. — Восемь монголов по очереди забавлялись со мной. Они…

— Надругались над вами, я понял. — Голос Ракоци был полон сочувствия. — Но это было давно.

Она отказывалась верить ушам.

— И вам не противно? Нет, я не верю. Я вижу, мне не стоило ничего говорить.

— Стоило, — сказал Ракоци. — Мы ведь муж и жена.

— Нет, нет, — забормотала она как помешанная. — Мне следовало молчать. — Что-то с грохотом вновь пронеслось мимо окон, и Ксения вжалась в стену, но тут же выпрямилась и заключила: — Чтобы никто-никто на свете не мог прознать о случившемся, ни одна живая душа.

— Но вы ведь сами знаете о том, Ксения, — произнес Ракоци с состраданием, отразившимся в его темных глазах.

Ксения снова перекрестилась.

— Я стараюсь забыть. Я хочу стереть это из памяти.

Ракоци покачал головой.

— Вам этого не дадут. Все ваши родичи, как я понял, сочли себя обесчещенными — им надобно, чтобы и вы вместе с ними казнились за то, что навсегда кануло в прошлое, развеялось и ушло.

— Не ушло. Я осквернена, — прошептала она.

— Нет, — возразил твердо Ракоци. — Скверна вас не коснулась. Пусть все ваше семейство на меня ополчится, я знаю, что это так. Я встречал на своем веку слишком много женщин, несущих подобное бремя, и заявляю: они невиновны, а вместе с ними — и вы! — Он порадовался, что сумел скрыть закипавшую в нем злость на всех Шуйских, ведь Ксения могла отнести ее на свой счет. Она и так уже тихо постанывала от вновь пережитого унижения, но вскинулась, чтобы встать на защиту родни.

— Они ко мне очень добры и хранят мою тайну. — Она попыталась отереть слезы, но не смогла и махнула рукой. — Мне тоже следовало молчать.

— Нет, — сказал Ракоци. — Иногда лучше выговориться. Если рядом есть тот, кто не станет стыдить тебя и стращать.

— Никто меня не стращает, — возразила она. — Наоборот, все твердят, что я должна все забыть.

— Постоянно напоминая о том, что с вами было? — спросил он уже почти нежно, с волнением глядя на ее заплаканное, осунувшееся лицо. — Ксения, Ксения, как вы все это выносите? Вы, похоже, не понимаете, что на вас свалилась двойная беда. Ваши родичи даже хуже монголов, ибо они не дают зажить ране, которую те нанесли.

Во взгляде Ксении мелькнула легкая озадаченность.

— Они — опора моя и защита, — пробормотала она.

— Нет, — сказал Ракоци. — Нет, как это ни горько. Ваш отец предал вас, предает и семья. Но отныне я буду вас защищать. Разумеется, с вашего позволения.

— С моего позволения? — переспросила она, будто не понимая.

— Да, — подтвердил он и сел чуть вольнее. — Вы не дадите мне руку?

— Руку? — Она удивленно вскинула брови. — Я вся в вашей власти — зачем вам рука?

Ракоци покачал головой.

— Вы в своей власти, Ксения. Так должно быть и так теперь будет — отныне и навсегда. А рука меня просто порадует, если вы мне ее подадите, если нет — я ничуть не обижусь и не огорчусь.

Ксения напряженно сморгнула, ее щеки порозовели. От конюшен донеслось громкое ржанье, к нему примешались сонные крики конюших, но она все сидела, не опуская встревоженных глаз. Потом голова ее виновато склонилась.

— Я, видно, дурочка, и чего-то не понимаю. Простите меня.

Ракоци не изменил положения.

— Не вижу в вас ничего, что следовало бы прощать.

Она вновь закуталось в одеяло.

— Однако Господь меня не прощает. Так говорит отец Илья.

Ему отчаянно захотелось вслух выбранить недалекого служителя церкви или, по крайней мере, с помощью цитат из Святого Писания показать, насколько тот глуп. Однако Ксения вряд ли сейчас сумела бы это правильно воспринять, и поэтому Ракоци ограничился тем, что сказал:

— Дорогая, я лишь хочу вас уверить, что никогда не стану вас ни за что-либо упрекать, ни к чему-либо принуждать.

Она вновь сморгнула.

— И чего же теперь мне от вас ожидать? — В ее голосе прозвучала язвительность, порожденная внутренней напряженностью и усталостью. — Сейчас вы говорите одно, а завтра решите другое. Захотите уехать или сочтете, что мне пора подарить вам детей. Вам ведь тогда понадобится мое тело. Для завода потомства, а может, и… для другого. — Она запнулась и, покраснев, выпалила: — Для плотских утех.

Ракоци совершенно искренне рассмеялся.

— Не беспокойтесь, Ксения, — сказал он. — Раз уж вы завели речь о своем теле, то уверяю, что оно мне понадобится лишь для того, чтобы давать ему кров, одевать его и в должной мере питать. — Он опять усмехнулся, заметив, что она отвернулась и уже чисто по-женски дуется на него. — Если что-то когда-нибудь между нами случится, то без какого-либо насилия с моей стороны. Пока же давайте попробуем жить, не особенно докучая друг другу.

Она посидела с минуту, уставясь в стену, потом повернулась и с неожиданной страстью воскликнула:

— Я стану молиться за вас!

Все, решил Ракоци, она успокоилась, и с коротким поклоном произнес:

— Благодарю, но я предпочел бы молитвам уроки.

— Уроки? — У нее округлились глаза.

— Да, — кивнул Ракоци. — Вы не ослышались. Я нуждаюсь в уроках. Я иноземец и мало знаю о вашей стране. Вы же здесь родились — почему бы вам не помочь мне? Почему бы вам изредка не уделять мне час-другой для собеседований о жизни в России? Уверяю, я буду прилежным учеником. — Он оставался серьезным, но глаза его улыбались.

Ксения робко улыбнулась в ответ, правда пока что одними губами.

— Мне кажется, такое возможно, — сказала она.