Князь вампиров - Джинн Калогридис Страница 43

Везде, где бы я ни появилась, ко мне относятся как к настоящей леди, здешнее общество (я бы написала, мои жертвы) принимает меня с распростертыми объятиями. Впрочем, леди – это слишком скромно. Принцесса. Неделю назад в Лондон приехали графиня Надаши и принцесса Дракул. Я пыталась спорить с Элизабет по поводу своего титула, ведь правильнее было бы именовать меня княжной. Но она со смехом объяснила мне, что английский язык не различает подобных тонкостей. Для англичан господарь Валахии – все равно что король, поэтому я могу смело именоваться принцессой. До чего здесь придают значение титулам! Как все лебезят перед нами!

Мы купили дом в самой богатой части Лондона – просторное chateau [20]во французском стиле, и Элизабет сразу же наполнила наше жилище слугами. Для поездок у меня есть на удивление обаятельный кучер Антонио. Он мулат, сын негритянки и итальянца. Ради развлечения я флиртую и кокетничаю с ним. Он принимает все за чистую монету и невероятно горд вниманием, оказываемым ему светской дамой. Еще бы: обычный кучер и принцесса... Знал бы бедняга, с кем он амурничает!

Но дом... до чего же прекрасно наше лондонское жилище! Оконные стекла из горного хрусталя превращают солнечный свет во множество маленьких радуг. Полы и стены украшают роскошные турецкие ковры. А сад! В нем важно расхаживают павлины, благоухают все мыслимые и немыслимые цветы, журчат фонтаны и стоят прекрасные копии античных статуй Бахуса, Пана и Афродиты...

Для англичан особы из высшей венгерской и румынской знати – своеобразная экзотика, новое и увлекательное развлечение. Наш дом постоянно полон гостей, которых мы угощаем (не забывая угощаться сами!) восхитительными французскими пирожными – маленькими и прихотливо украшенными. Помню, как у меня текли слюнки, когда я видела их в витринах венских кондитерских.

Да, я поглощаю эти бесподобные пирожные, запивая их... лондонской элитой. В основном лощеными джентльменами, которым не терпится остаться со мной наедине. Бедняги! Викторианская мораль держит их, что называется, впроголодь. Я не изображаю из себя недотрогу и не читаю им проповедей о благочестии. Они получают от меня то, что жаждут... а потом наступает мой черед. Я еще никогда не была так сыта, как сейчас.

Однако стоит мне подумать о грядущем появлении Влада, как мою блистательную и беззаботную жизнь затягивает мрачная и угрюмая завеса. Он наверняка попытается нанять смертных для расправы с нами (аналогичным образом мы пытались сделать Харкера его палачом). Англичанина мы оставили в Будапеште на грани помешательства. Он бредил, словно в лихорадке. Думаю, Харкер еще не скоро очнется. Элизабет предусмотрительно стерла из его памяти все, что касалось нас, оставив лишь воспоминания о Владе. Родные Харкера решат, что по пути из Трансильвании он тяжело заболел и от этого у бедняжки помутился рассудок, и поэтому, когда он наконец более или менее окрепнет и доберется до своего Эксетера [21], его состояние ни у кого не вызовет подозрений.

Мы найдем способ вытащить его в Лондон.

Я столько лет мечтала оказаться в этом замечательном городе (хотя и достаточно грязном), что мне ненавистна сама мысль о вторжении в мое счастье. Меня так и тянет сказать Элизабет: "Давай, сражайся с Владом, своди свои счеты, а меня оставь в покое!"

Элизабет, как и я, наслаждается лондонской жизнью (правда, в последние два дня она выглядит чем-то озабоченной). Иногда мы с ней вместе развлекались с мужчинами, домогавшимися меня. Но вчера и сегодня она избегала моего общества. Элизабет окружила себя чрезвычайно плотным барьером, и я так и не смогла определить, где она находится. Полагаю, она готовится к неизбежному столкновению с Владом или взывает к помощи Владыки Мрака. Потом она все-таки появилась, но лицо ее было непривычно угрюмым, а сама она – столь же непривычно молчаливой. Я напомнила ей, что мы собирались проехаться по магазинам. Элизабет сослалась на неотложные дела и предложила мне ехать одной. Похоже, она намеренно выпроваживала меня из дома.

Сегодня повторилась та же история. Элизабет со мной не поехала. Я не слишком опечалилась, поскольку могу развлечь себя и сама. Домой я вернулась довольно поздно. Элизабет в комнатах не было. И вдруг я почувствовала, что найду ее в подвале. Так оно и оказалось. Элизабет распаковывала и расставляла весьма странные предметы, которые прислали из ее венского дома.

Меня даже сейчас передергивает при воспоминании о том, что я увидела... Моему взору предстала Железная Дева – выполненная из металла статуя, высотой и пропорциями повторявшая обнаженное женское тело. Ее груди были нарочито выставлены вперед, а соски окрашены в тошнотворный красный цвет. Из ухмыляющегося рта торчали белые, желтые и уже почерневшие человеческие зубы. С головы ниспадали тонкие нити золотой проволоки, изображающие волосы. Такие же проволочные волосы красовались на лобке статуи.

Поблизости стояло отвратительное сооружение: узкая цилиндрическая клетка, внутрь которой могла поместиться женщина. Из прутьев клетки торчали длинные острые шипы, обращенные внутрь. Любой (точнее, любая, ибо клетка явно предназначалась для женщин), кто оказывался внутри, вскоре сам себя насаживал на эти жуткие шипы. Я в молчаливом ужасе наблюдала, как Элизабет руководит действиями Дорки и еще одного слуги, стоявшего на стремянке. Он прикрепил к потолку металлическое колесико блока, через который перебросил веревку. Один конец веревки они привязали к верхним прутьям клетки. Потом слуга взялся за другой конец и проверил, насколько легко эта пыточная камера поднимается и опускается.

– Что это такое? – дрожащим голосом спросила я. Конечно же, я и так понимала предназначение страшной клетки. Однако мне нужно было услышать объяснение Элизабет.

Улыбающаяся Элизабет отвлеклась от дела и повернулась ко мне. Глаза ее сияли, как у ребенка, которому не терпится поиграть с хитроумной игрушкой.

– Добро пожаловать в нашу маленькую подземную тюрьму, дорогая Жужанна.

От ее угрюмости не осталось и следа. Казалось, Элизабет искренне обрадовалась моему появлению. Она притянула меня к себе и крепко поцеловала в губы.

Я замерла в оцепенении и никак не реагировала на ее ласки. Я всегда ненавидела "театр смерти" Влада и его гнусное обыкновение жестоко и изощренно мучить своих жертв. Разумеется, я и сама не была невинной овечкой. Я убивала других, чтобы жить, не особо сожалея о загубленных душах. Но у меня никогда не было склонности к истязаниям. Достаточно того, что мои жертвы навсегда расставались с жизнью. Едва став вампиршей, я поклялась себе: смерть они будут встречать только в радостном и блаженном состоянии.

По большей части так оно и было. Поэтому, увидев орудия пыток и лихорадочный блеск в глазах Элизабет, я испытала панический ужас. До сих пор я считала ее доброй и благородной женщиной, способной на сострадание к тем, чья кровь служила ей пищей. Неужели я вырвалась из рук Колосажателя лишь за тем, чтобы стать верной спутницей жестокой садистки?