Им помогали силы Тьмы - Деннис Уитли Страница 41

— Иными словами, — перебил его Грегори, — вы признаетесь в том, что поклоняетесь Дьяволу?

Малаку утвердительно кивнул.

— Да, я выбрал Путь левой руки, так как, только следуя по этому пути, я мог удовлетворить свои стремления. Однако сам обряд классифицируется как акт Белой или Черной магии, в зависимости от поставленной цели. Если оккультист преследует эгоистическую цель, как в моем случае, когда я пожелал смерти Гауффа, чтобы он не препятствовал моему счастью, то это из раздела Черной магии. А если бы я действовал бескорыстно — тогда надо было бы прибегать к магии Белой.

Вы, в отличие от Гауффа, никоим образом не стоите у меня на дороге. И цели у нас с вами общие: сокрушить ненавистное иго нацизма. Но вы не можете не согласиться со мной, что, предоставляя вам убежище на такой длительный срок и оказывая посильную помощь, я пошел на значительный риск. Сюда можно прибавить еще и мою убежденность в том, что нам с вами еще предстоят совместные славные дела, и что вы будете ниспосланы мне Провидением, чтобы спасти мне жизнь.

Принимая все вышеизложенное во внимание, вы должны убедиться в том, что в мои планы отнюдь не входит нанести вам какой-то вред. Все магические ритуалы, совершенные мною по отношению к вам, — все они были из области Белой магии. И то, что я прибегаю к Черной магии в других случаях, не имеет к вам ни малейшего отношения. И я не ожидаю от вас никакой другой реакции на этот факт, как если бы вы меня уличили в садистских наклонностях или в шантаже. Что от вас требуется — так это лишь забыть и не обращать внимания на то, что по временам я совершаю некие таинственные церемонии, к которым вы относитесь крайне отрицательно. Во всем же остальном рассматривайте меня как своего союзника. Я достаточно ясно изложил вам суть дела?

Все для Грегори было предельно ясно. Особенно тот факт, что Малаку не без оснований на то рассчитывал, что англичанин не откажется во имя победы над нацизмом от помощи самого последнего проходимца и негодяя. И то, что этот проходимец был способен не только на добрые широкие жесты, но и имел возможность заставить его плясать под свою дудку. Оставаясь настороже против какой-нибудь очередной гнусной выходки Малаку, он ответил:

— Все ясно. Согласен возобновить наши телепатические сеансы при условии, что они не будут связаны с сатанизмом.

Приняв это решение, он снова начал тренироваться с доктором в передаче мыслей на расстояние, сначала с оглядкой, но когда увидел, что никаких отрицательных побочных эффектов от его гимнастики для ума не было, даже с интересом. Декабрь вступил в свои права, и Грегори теперь уже мог свободно детально описывать доктору его деревенских пациентов, сидя в постели, а Малаку рассказывал Грегори о книгах, которые тот читал, о его успехах в ходьбе на костылях. Успехи и вправду были обнадеживающие: он не только передвигался по комнате, но и перенес свои занятия на галерею.

К Рождеству Грегори настолько окреп, что мог уже рассчитывать на то, чтобы покинуть свое убежище и отправиться в дальний путь. Поэтому он нисколько не удивился, когда в канун Рождества Малаку сказал:

— Уже несколько раз за последнее время я перехватывал ваши мысли об отъезде.

— Да, — признался Грегори. — Я уже могу самостоятельно одеваться, и примерно через неделю буду в состоянии отправиться домой. Разумеется, лучше всего ехать по тому же маршруту, что и фрау Бьорнсен: от Гриммена вдоль побережья до Шассница, там на пароме до Треллеборга. В Стокгольме, боюсь, придется немного подождать, чтобы они отправили меня на одном из «Москито», которыми возят диппочту в английское посольство, но, кажется, рейсы у них регулярные: раз в неделю. Самый трудный участок — это добраться до Гриммена. Но ведь вы можете загипнотизировать Вилли, чтобы он доставил меня до Гриммена и потом все забыл, не так ли?

Малаку печально покачал головой.

— Сожалею, но ваш вариант совершенно нереален.

— Отчего же? Разве с Вилли приключилось какое-нибудь несчастье?

— Нет, с ним все в порядке. А ваше предложение совершенно нереально оттого, что оно меня не устраивает. Я не собираюсь выпускать вас отсюда.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— То, что вы слышали. Я уже не раз повторял вам, что наши с вами судьбы тесно взаимосвязаны. Через несколько месяцев, указывают звезды, я вступаю в опасный период жизни. В частности, звезды предсказывают мне смерть, если только меня не спасет человек, чей гороскоп чрезвычайно схож с вашим. Гороскопы людей носят еще более индивидуальные черты, чем отпечатки их пальцев, поэтому вероятность того, что, когда грянет кризис, где-то поблизости окажется человек с подходящим гороскопом и изъявит желание спасти меня от смерти, ничтожно мала. Если я позволю вам вернуться в Англию, я с трудом представляю себе возможность вашего возвращения в эти места, чтобы исполнить эту благородную миссию с риском для жизни. Следовательно, моя собственная жизнь зависит от вашего присутствия здесь.

— Здесь у вас промашка вышла, господин хороший. Даже если вам удастся держать меня здесь в качестве вашего узника и заложника — а я сомневаюсь, что это будет осуществимо, когда моя нога будет в полном порядке, — клянусь, что я пальцем не пошевельну, чтобы спасти вас.

— Пошевельнете, не сомневайтесь. Обстоятельства, при которых мне будет грозить смертельная опасность, пока скрыты от моего взора. Но когда придет время, вы станете такой же игрушкой в руках судьбы, как и я. Ваши звезды прикажут вам защищать меня — и вы будете защищать.

— Будьте вы прокляты! — вскричал в сердцах Грегори. — Я вас заставлю выпустить меня отсюда. Теперь я сильнее и не позволю диктовать мне чью-то волю. Добро всегда побеждает в схватке со Злом, так и я сломлю вашу злую волю. Ну же, я вызываю вас на поединок!

Все это он прокричал, глядя в глаза Малаку. Тот моргнул и с такой же яростью впился взглядом в глаза Грегори. Англичанину показалось, что эта игра в гляделки длилась вечность, он вкладывал всю свою волю, пытаясь превозмочь мрачную решимость этих немигающих глаз колдуна, которые из-под приспущенных век вонзались в его мозг подобно раскаленному железу; они, казалось, все увеличивались и увеличивались, заполняя собой все пространство, а воля к победе у Грегори все падала и слабела. Поняв, что он проиграл, англичанин опустил голову и сел на край постели.

Такого отчаяния Грегори не доводилось испытывать даже тогда, когда Малаку заставил его расстаться с Эрикой. Почти всю ночь он не мог заснуть от рождественского подарка, который ему преподнес чернокнижник. Утром новое событие отвлекло его от тягостных раздумий.

Малаку буквально ворвался в его комнату в радостном возбуждении, едва в силах говорить от волнения, но под недоуменным взглядом Грегори выпалил одним духом:

— Хвала великому Иблису! Он снизошел до мольбы его верного слуги. Гауфф мертв!

— Мертв? — удивился Грегори. — Правда, мертв?

Он не придал особого значения россказням Малаку, что эта отвратительная церемония ему, видите ли, была необходима, чтобы заручиться поддержкой Дьявола в умерщвлении соперника в любви.