Черная камея - Энн Райс Страница 40

Услышав мою историю, Милочка крайне встревожилась. К этомувремени она уже очень располнела и, как я уже говорил, редко покидала свой поств кухне. Так вот, выслушав мой сбивчивый рассказ, она обняла меня и решительнозаявила, что никаких привидений на кладбище нет и что отныне мне вообще неследует туда ходить. Мне хоть и было мало лет, я сразу уловил противоречие, ктому же я был уверен в том, что видел, и никто не смог бы убедить меня вобратном.

Папашка занимался постояльцами в передней половине дома, и яне помню, чтобы он как-то отреагировал.

Но Большая Рамона, бабушка Жасмин, работавшая в кухне вместес Милочкой, проявила большое любопытство, услышав о привидениях, и начала менярасспрашивать, что да как, какой рисунок был на платьях женщин и были лимужчины в шляпах. Она, несомненно, верила в привидения и теперь принялась зановорассказывать знаменитую историю о том, как застала призрак моего прапрадедаУильяма в гостиной, когда тот шарил по столу в стиле Людовика XV.

Но вернемся к видению на кладбище – к Потерянным Душам, какя начал их называть. Милочка здорово перепугалась и заявила, что пора отправитьменя в детский сад, где я познакомлюсь с другими ребятишками и буду веселопроводить время.

Вот так вышло, что однажды утром Папашка отвез меня напикапе в частную школу в Руби-Ривер-Сити. Через два дня меня оттуда вышвырнули,объяснив это тем, что я чересчур много разговаривал с Гоблином, мямлил ибормотал, не произнося слова до конца, и не сумел найти общего языка с другимидетьми. Кроме того, Гоблину там очень не понравилось. Он все время строилрожицы воспитательнице, а потом взял мою левую руку и переломал все цветныекарандаши.

Я вернулся туда, где и хотел быть, – то шпионил заПэтси, подслушивая, как она сочиняет песни, то помогал Папашке высаживать в рядвдоль фасада дома красивые анютины глазки, то лакомился глазурью для кекса,оставленной остывать в миске, пока Милочка, Большая Рамона и Маленькая Ида пели"Пойди, пожалуйся тетушке Роди", или "Я работаю нажелезке", или какие-то другие давно забытые, к моему стыду, песни.

В том же году мне еще несколько раз доводилось видеть накладбище Потерянные Души. Они не менялись. Медленно передвигались по воздуху,смотрели на меня во все глаза – и больше ничего. Видимо, они были как-тосвязаны друг с другом – плывущая по воздуху компания, от которой ни один дух немог отделиться по собственной воле. Я даже не уверен, были ли они наделеныиндивидуальностью в том смысле, какой мы вкладываем в это слово. Но похоже, чтовсе-таки наделены, если судить по тому, как они провожали меня взглядами.

К тому времени, когда тетушка Лоррейн Маккуин вернуласьдомой, меня успели исключить по крайней мере из четырех школ.

Я тогда впервые ее увидел, хотя, как тетушка с большимэнтузиазмом сообщила в перерывах между теплыми объятиями и душистыми поцелуями,оставлявшими на коже следы от губной помады, она несколько раз приезжала вБлэквуд-Мэнор, пока я был младенцем. А еще она протянула мне огромную белуюкоробку с узорами и угостила вкуснейшими конфетами – "Вишней вшоколаде".

В тот далекий день я впервые переступил порог тетушкинойспальни, располагавшейся там же, где и сейчас.

Даже если посчитать постояльцев, побывавших в Блэквуд-Мэнор,тетушка Куин была самой красивой женщиной из всех, кого я когда-либо видел. Явсе никак не мог отвести взгляда от ее туфелек на шпильках, с ремешками вокругщиколоток. Теперь я назвал бы ее великолепной, а в то время просто судовольствием вдыхал пряный аромат духов – они назывались "Табу" – иперебирал пальцами мягкие белые локоны.

По моим подсчетам, ей в то время было около семидесяти, новыглядела она моложе Папашки, собственного двоюродного внука, илиМилочки, – а ведь они оба тогда едва разменяли пятый десяток.

Тетушка Куин в ту пору наряжалась исключительно в белыешелковые костюмы, сшитые на заказ, – это был ее любимый стиль в одежде.Помнится, я уронил ей на юбку шоколадную конфету, но она беспечно заметила,чтобы я не беспокоился, потому что у нее таких костюмов целая тысяча, а потомвесело рассмеялась и заявила, что, как она когда-то и предсказывала, я наделен"блестящим умом".

Ее комната утопала в белом: белые шелка и кружева набалдахине над кроватью, белые прозрачные занавески с оборками на окнах, дажебелые лисьи шкурки с настоящими звериными головами и хвостами, которые онанабросила на стул. Она рассказала мне, что обожает белый цвет, ипродемонстрировала свой маникюр – ногти были покрыты белым лаком, – атакже камею на воротничке блузки: белую резьбу на бледно-розовом коралле. По еесловам, последние тридцать лет, с тех самых пор как умер ее муж, Джон Маккуин,ей просто необходимо, чтобы все вокруг было белым.

"Но, кажется, я начинаю уставать от этого цвета, –заявила она трагическим голосом. – Я очень любила твоего дядю, ДжонаМаккуина, а до него не любила ни одного мужчину. И больше никогда не выйдузамуж. Но я готова к новой цветовой гамме. Уверена, твой дядюшка, Джон Маккуин,одобрил бы меня. Как ты думаешь, Тарквиний, стоит ли мне купить костюмы другихцветов?"

Когда она произнесла эти слова, в моей юной жизни наступилрешительный поворот. Раньше никто не задавал мне таких серьезных, по-настоящемувзрослых вопросов. Да и вообще, она обращалась со мной как со взрослым. С тойже секунды я полюбил ее с безграничной преданностью.

Не прошло недели, как она уже демонстрировала мне образчикицветного дамаста и атласа, спрашивая, какой из этих цветов, по моему мнению,самый милый и радостный. Пришлось признаться, что самым радостным мне кажетсяжелтый, после чего я взял ее за руку и повел в кухню, чтобы показать висевшиетам желтые занавески. Она тогда очень долго смеялась и в конце концов сказала,что желтый навевает ей мысли о масле.

Комнату она все-таки убрала в желтых тонах! Сплошные легкиелетние ткани, такие же воздушные, как те белые, что использовались раньше, но вжелтом цвете вся комната преобразилась, стала волшебной, и, откровеннопризнаюсь, она никогда больше не нравилась мне так, как после той первойперемены.

В течение многих лет тетушка не раз меняла цветовую гаммуотделки, заказывала новые шторы, драпировки и обивку. Покупала она и новыенаряды самых разных цветов. Но в тот первый день, во всем белом, она казаласьмне поистине королевской особой, и я помню, как наслаждался ее красотой,изысканностью манер и речи.

Что касается камеи, она тут же все мне о ней рассказала: этобыло изображение мифической богини Гебы, подносящей чашу Зевсу, в то время какон, главный среди всех богов, принял облик орла и погрузил клюв в напиток.