Дочь колдуна - Вера Крыжановская Страница 40

– Что с тобой, Миша? Ты скверно выглядишь и кажешься утомленным, а не то озабоченным. Не болен ли? Или у тебя какая-нибудь неприятность?

– Нет, нет, ничего подобного, – ответил Михаил Дмитриевич, проводя рукою по лбу. – Но меня мучает странное беспокойство. Не знаю, как объяснить тебе, но эта скрытая тоска гонит меня с места на место и притом я чувствую себя усталым, точно весь день копал землю. Но самое скверное, – это преследующий меня отвратительный запах. Очевидно, я один только чувствую его, так как вы ничего как будто не замечаете; я же напрасно употребляю самые сильные английские духи, а эта вонь все не проходит.

– Но что же эта за вонь? – спросил Ведринский.

– Смешно сказать, но у меня точно под носом кусок тухлой говядины, – ответил Масалитинов, вздрагивая от отвращения.

– А давно ли у тебя появились эти нервные явления? – спросил Георгий Львович.

– Дней с десять, хотя не могу точно сказать; но только за последнее время ощущение это стало донельзя тяжело.

Ведринский снова задумался, а потом неожиданно спросил:

– Как тебе нравится Мила?

– Вовсе не нравится, – ответил слегка удивленно Масалитинов. – Я признаю, что она очень хороша, но ее странная красота и всегда прищуренные глаза действуют мне на нервы. Я еще не видел цвета глаз этой… хризантемы.

– То, что ты сказал, меня радует, потому что у меня есть основание предполагать, что ты нравишься ей больше, чем бы следовало.

– В самом деле? Но не ошибся ли ты? Я никогда не замечал даже, чтобы она смотрела на меня, – и он презрительно расхохотался.

– А я знаю, что она на тебя поглядывает, и, благодаря этому случаю, я в первый раз увидел ее глаза. То было третьего дня, на террасе. Ты курил в качалке, а Надежда Филипповна с Милой расставляли только что оконченные фонарики. Невеста твоя что-то уносила с террасы, когда, случайно подняв голову, я увидел прикованный к тебе взор Милы. Иван Андреевич сравнил ее с пантерой, и слово это в ту минуту вспомнилось мне. Впервые зеленоватые глаза ее с фосфорическим, как у кошки, блеском были широко открыты и смотрели на тебя загадочным взглядом. Не то страсть, не то какая-то алчность виднелась в них, – определить не могу. Но этот ее взгляд обдал меня холодом.

– Фу! Противное создание, – с отвращением сказал Масалитинов. – Во всяком случае, это – напрасно, потому что, как я сказал тебе, – она мне вовсе, вовсе не нравится, и я никогда не променяю на нее своей восхитительной Нади.

– Дай-то Бог! – вздохнул Ведринский.

На следующий день собралось большое общество. Приехали соседние помещики с семьями, а также офицеры ближайшего полка. Звуки военной музыки наполняли залы и сад, а молодежь танцевала с присущим ей увлечением. Надя была очаровательна в белом платье и с красными розами, украшавшими ее чернокудрую головку. Живая и грациозная, она порхала, как бабочка; но, занятая исполнением обязанностей хозяйки дома, не замечала, что жених ее больше всего танцевал с Милой.

Демоническая красота Тураевой сияла особенно ярко в этот день. На ней было платье из зеленого газа, цвета морской воды, с букетами водяных лилий в волосах и корсаже. Нити чудного жемчуга украшали шею и вились в золотистых, пышных волосах. Она была удивительно обаятельна, как русалка, с бледным и прозрачным лицом, зеленоватыми глазами и кроваво красными губами, за которыми блестели ослепительно белые зубы. Несмотря на оживление танцев, на ее щеках не было и признака румянца и только сильнее выдавалась почему-то кровавая краснота губ. Минутами зеленоватые глаза ее широко раскрывались и жадно впивались в Михаила Дмитриевича, точно этот жестокий, фосфорически блестевший взгляд проникал в самую глубь души молодого офицера, завораживая его, как глаза змеи. А, мгновение спустя, тот ощущал еле заметную дрожь, машинально подходил к Миле и приглашал танцевать. Но едва только он приближался к ней, лучистые глаза точно прятались, прикрываясь тенью пушистых ресниц. И каждый раз Масалитинов танцевал долго и с таким увлечением, точно его толкала какая-то посторонняя сила.

Так, протанцевав, наконец, с Милой, Михаил Дмитриевич посадил свою даму; он казался необыкновенно бледен и по лицу его струился холодный пот, а влажные волосы прилипли ко лбу.

– Боже мой! Миша на что ты похож! Ты истощен, словно таскал дрова на пятый этаж. Пойдем, выпей стакан шампанского, это подкрепит тебя, – проговорил Георгий Львович, беря приятеля за руку и увлекая в буфет.

Михаил Дмитриевич отер мокрый лоб.

– Не хочу я больше танцевать с этой Милой, – ответил он, тяжело дыша. – Никогда я не испытывал такого истощения, танцуя даже с иной полновесной и толстой дамой, а эта, между тем, легка, как перышко!

Выпив стакан вина по совету приятеля, Масалитинов вымыл лицо и вернулся в бальную залу, твердо решив не танцевать больше, кроме котильона с Надей. Он удалился в угол залы, где из кустов олеандров, померанцев и других растений устроен был уютный и благоуханный уголок, снабженный низким и мягким диванчиком. Масалитинов уселся там, смотря сквозь листву деревьев на происходившее в зале.

А Георгий Львович отправился разыскивать адмирала, который отказался от карт и бродил среди гостей. После долгих, бесплодных сначала поисков, он нашел наконец Ивана Андреевича на террасе. Тот сидел у балюстрады и не спеша ел мороженое, задумчиво глядя на озеро. Встревоженный и озабоченный Ведринский сообщил ему о странном состоянии двоюродного брата.

– Он совершенно изнурен после того, как танцевал с Милой. Не думаете ли вы, Иван Андреевич, что тут какая-то «чертовщина». Может быть, старый пастух действительно был прав, назвав ее «дьявольским ублюдком», – прибавил он.

– Гм! Она дочь Красинского, а потому неизбежно должна быть существом ларвическим, – ответил задумчиво адмирал и минуту спустя встал. – Пойду понаблюсти чуточку за нашей «пантерой», – многозначительно подмигивая, прибавил он.

Бродя будто без цели, он прошел несколько комнат и вдруг увидел Милу одну в танцевальном зале. Был перерыв, и танцующие разошлись. Адмирал спрятался за портьерой и стал внимательно следить за молодой девушкой.

Та, вытянув шею и наклонившись вперед с широко открытыми глазами, устремила пристальный, жгучий взгляд на кусты олеандров и померанцев, за которыми была скамейка, что было известно Ивану Андреевичу. Спустя минуту, она скользнула своей легкой, вкрадчивой, словно кошачьей, походкой к кустам и скрылась за ними. Адмирал также проворно очутился около кустов и сквозь листву увидел, что Михаил Дмитриевич крепко спит на диване. Сигара валялась на полу, а лицо его носило страдальческое выражение. Мила нагнулась, пристально смотря на него, и коснулась пальцем его лба.

– По пробуждении ты пригласишь меня танцевать, приказываю тебе, – властно прошептала она.

В эту минуту послышались голоса возвращавшихся в залу гостей. Мила, как тень, вышла из-за кустов, стрелой пронеслась мимо адмирала, не заметив его, и через боковую дверь скрылась из зала, а Иван Андреевич сел наблюдать за тем, что будет дальше.