Большая книга ужасов 2015 - Екатерина Неволина Страница 4

– Скрииииыыып…

Ветер, проклятый ветер, когда же ты наконец заткнешься!

* * *

Мячик, игриво подпрыгивая, исчез под диваном. Милый, детский, розовый мячик в синих резиновых ромашках. Тишка на четвереньках заползла следом.

Там в полумраке валялась книжка «Не читайте черную тетрадь» Эдуарда Веркина. С обложки подмигивала кривая скелетная морда. Жутковатая книжка, притягательная в своей жути, до дрожи, до головокружения… она прятала ее от самой себя. Дальше плющилась одинокая тапочка, еще дальше – старая кукла с одной оттопыренной пластиковой ручонкой. Другая была оторвана давным-давно. Мячик, конечно же, закатился в самый пыльный угол. Они, мячики, такие – вечно норовят упрыгать подальше.

Ангелина подцепила его линейкой, толкнула наружу, вылезла, отфыркиваясь от пыли.

Мячик медленно подкатился к ее ногам. Она схватила его, собираясь швырнуть в корзину с игрушками, но мячик вдруг странно подался под пальцами. Розовый бок его лопнул, из трещины посыпалась черная земля.

Ангелина недоумевая смотрела, а земля все лезла и лезла наружу из розового бока.

– Геля, ты идешь?

– Сейчас, мама, сейчас…

Она положила мячик на коврик – осторожно, будто он умер. Вот только что был живой счастливый мячик – и умер. Прямо у нее на руках.

– Геля, да что такое? Мы опаздываем!

– Уже… иду.

– Ангелина!

Она ногой задвинула его обратно под диван.

Мама ворвалась в комнату как небольшая буря, распространяя волны взволнованных духов.

– Ты же знаешь, что сейчас в городе пробки! Вместо того, чтобы вовремя собраться, ты вечно торчишь у себя! Ну что еще? Что? Тетрадь? Сольфеджио? Что потеряла? Говори быстрей. Все на месте? Тогда бегом! Галопом! Я совершенно не понимаю, почему ты вечно…

Мама схватила ее за руку, другой сдернула собранный в музыкалку рюкзачок, потащила из комнаты.

– Мама, там земля.

– Что?

– В мячике, оказывается, земля.

– Да что же это за проклятие! Какая еще земля?!

– В мячике… Давай никуда не поедем, а?

Мама оттолкнула ее.

Тишка поняла, что сейчас разревется. Ключи от машины нервно подрагивали у мамы в руке.

– Твой отец дома не ночует, гробится на работе день и ночь со своим проклятым бизнесом. Чтоб ты могла учиться. Понимаешь? У-чить-ся! А ты… лентяйка, это еще мягко сказано. Бездельница. Никогда не собранна, вечно опаздываешь. Да что ты за ребенок вообще? Посмотри на себя. Рохля, растрёпа, лахудра!

Мамин голос крепчал, рос… как будто изо рта вылетали огромные пузыри… а потом самый большой пузырь лопнул. Теперь мама молча яростно шевелила губами.

– Мама, – испуганно позвала Ангелина.

Губы скривились, изо рта у мамы посыпалась земля.

– Мама!

Земля повалила комьями, угол рта лопнул, по лицу, как по розовому мячику, поползла черная трещина.

– Мамаааа!!!

Мама схватила ее за руку, дернула к себе. Теперь земля сыпалась Тишке прямо в лицо, в открытый кричащий рот. Она билась, пытаясь вырваться, но земля давила, душила, душила…

Наконец она вырвалась из разваленной, рассыпавшейся черными комьями земляной кучи. Осталась посреди красивого болотного ковра только вторая нетронутая земляная груда, из которой торчала рука с ключами от машины…

И тут же рывком Тишка проснулась, села на диване, отчаянно хватая ртом воздух. Торопливо включила ночник.

Постукивала открытая форточка, за окном шелестел дождь, с подоконника капало. Страшный сон медленно таял в голове. Только что она помнила его подробности – и вот всего лишь какая-то земля, ключи… мама. При чем тут мама? Сон пропал. Она помнила только, что был кошмар, непереносимая жуть… Ангелина свернулась пугливым комочком, натянула на голову одеяло. Сердце успокоилось, она расслабилась, задремала, согревшись…

И поэтому не видела, как со стороны улицы заглянуло в окно существо с белым лицом и длинными рыжими волосами. Оно долго сидело на подоконнике, всматриваясь внутрь, а потом бесследно исчезло, будто растворилось в черном дожде.

Свет в комнате так и горел до утра.

* * *

Срубленное тело тополя раскинуло сучковатые руки от гаражей до маленького желтого флигеля в углу двора. Сразу стало заметно, какой, в сущности, тесный у них двор-колодец. Дерево белело свежими спилами, терпко пахло содранной корой, мелкие веточки и листья сиротливо плавали в лужах.

– Ушел тополь со двора-то… Ох, не к добру. Последний был. Нечисть болотная его выгнала, помяни мое слово, она. Ушел. А теперь что? пни да дыры. Асфальт содрали, деревья сломали, прости хоссподи, чисто нелюди. Пни да прутья – а они разве помогут? Ох, тяжелый стал двор, житья нет и провалиться некуда.

Соседка каждый вечер кормила у подвала бездомных кошек. Те бесшумно выбирались на зов из черных подвальных дыр, вертелись под ногами. Тыкались в пластиковые миски, обступали подстеленную газетку, хватали мелкую рыбешку, сваренную с овсянкой. Бабка экономно выскребала огромную закопченную кастрюлю и тихо бормотала себе под нос.

Ника слушала, чуть трогая ладонью холодную стену подворотни. Она стояла на самой границе света и тени, в глубине арки, сливаясь с подворотным полумраком. Впрочем, кошки давно ее заметили, они время от времени тревожно косились поверх мисок. Девочка не шевелилась, успокоенные кошки продолжали пожирать рыбьи головы и хребты, урча и хищно прижимая уши к затылку.

Ладонь замерзла. Холодные кирпичи высасывали тепло. Ника вышла наконец из сумрака в подслеповатый питерский колодец с обшарпанными стенами. Соседка обернулась на шаги.

– Здрасссте, Маргарита Павловна, – привычной скороговоркой поздоровалась девочка и неожиданно для себя спросила: – А тут разве еще тополя росли?

Сколько она себя помнила – не было тут больше никаких тополей. С другой стороны, с улицы – пожалуйста, целая компания. Они шелестели как раз у нее под окном, их пятнистые тени всю ночь путешествовали по потолку. А здесь клен торчал, какие-то неопознанные кусты, рябинка, хилая березка в углу. И вот этот вот одинокий могучий тополь. Его корявые сучья дотягивались, казалось, от одной стороны двора до другой.

– Дождь соберется вскорости, – невпопад откликнулась соседка. – Росли тополя, а леший знает, когда и было. Теперь чего, теперь ушли старые деревья, так и знатья никакого нету. Помнят еще, которые старики-то, – а что толку? Память дырявая: что утром вспомнишь, то вечером опять решето, все без толку. Ключи вон на шее ношу, чтоб не забыть. Как тебя звать-то, дай бог памяти…

– Марина.

Враки. Никакая она не Марина. Просто она всегда называла старушке новое имя, а та всегда успевала позабыть его к следующей встрече. Такая получалась странная игра. Кем только не довелось ей уже побывать – Изабеллой, Настей, Александрой. Пусть будет Марина – «морская», изменчивая. Подходит.