Противостояние - Стивен Кинг Страница 38

Фрэнни хотелось закричать, потребовать, чтобы они прекратили, и попросить отца уйти, избавить их обоих от вида Карлы в таком внезапном и безрассудном ожесточении, которое всегда в ней чувствовалось, а сейчас выплеснулось на поверхность. Но губы онемели, отказываясь шевелиться.

– Убирайся! Убирайся из моей гостиной! Вон! Вон! Вон! Отпусти эту чертову дверь, мерзавец, и УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!

Именно в этот момент он отвесил ей оплеуху.

Прозвучала она глухо и буднично. Дедушкины часы не рассыпались от ярости в пыль. Мебель не застонала. Но яростные крики Карлы прекратились, словно их отрезало скальпелем. Она упала на колени, а дверь распахнулась полностью и мягко ударилась о викторианский стул с высокой спинкой и вручную расшитым чехлом.

– Нет, не надо, – прошептала Фрэнни.

Карла прижала ладонь к щеке и уставилась на мужа.

– Ты добивалась этого десять лет. – Голос Питера чуть дрожал. – Я всегда сдерживался, потому что бить женщин – это не мое. Я и сейчас так думаю. Но когда человек – мужчина или женщина – превращается в собаку и начинает кусаться, кому-то приходится ставить его на место. И я, Карла, сожалею только о том, что мне не хватило духа сделать этого раньше. Тогда мы оба не ощущали бы такой боли.

– Папочка…

– Тихо, Фрэнни! – В голосе отца звучала небрежная суровость, и она умолкла. – Ты говоришь, что она эгоистка. – Питер не сводил глаз с застывшего, потрясенного лица жены. – На самом деле эгоистка здесь – ты. Ты перестала любить Фрэнни после смерти Фреда. Именно тогда ты решила, что любовь приносит слишком много страданий и куда проще жить для себя. Что ты и сделала, замкнувшись на этой комнате. Посвятила себя умершим членам своей семьи, забыв, что некоторые еще живы. А когда твоя дочь пришла сюда, сказала, что попала в беду, и попросила о помощи, готов спорить, ты первым делом задалась вопросом: а что скажут женщины в клубе «Цветы и садоводство»? Или испугалась, что теперь тебе не удастся пойти на свадьбу Эми Лаудер. Боль – причина перемен, но вся боль этого мира не способна изменить факты. Ты эгоистична.

Он наклонился и помог жене встать. Она поднялась, как лунатик. Выражение ее лица не менялось, глаза оставались широко раскрытыми, и в них застыло изумление. Безжалостность еще не вернулась, но Фрэнни бесстрастно подумала, что со временем она обязательно вернется.

Обязательно.

– Я виноват в том, что не остановил тебя. Не хотел лишних хлопот. Не хотел раскачивать лодку. Сама видишь, я тоже эгоист. И когда Фрэн поступила в колледж, я подумал: «Что ж, Карла теперь может жить как хочет, и это никому не повредит, кроме нее самой, а если человек не знает, что вредит себе, возможно, и не нужно его трогать». Я ошибся. Я и раньше допускал ошибки, но такую серьезную – никогда. – Он осторожно, но с силой взял ее за плечи. – А теперь я говорю с тобой как твой муж. Если Фрэнни потребуется пристанище, она найдет его здесь – всегда. Если ей потребуются деньги, она сможет найти их в моем кошельке – всегда. И если она захочет оставить ребенка, ты проследишь за тем, чтобы смотрины младенца прошли на должном уровне. Ты, возможно, думаешь, что никто не придет, но у нее есть друзья, верные друзья, и они придут. И вот что еще я тебе скажу. Если она захочет окрестить ребенка, обряд пройдет прямо здесь. Прямо здесь, в этой чертовой гостиной.

Рот Карлы широко раскрылся, и теперь из него стали доноситься звуки, поначалу не складывавшиеся в слова, напоминавшие свисток закипающего чайника. Потом они преобразовались в пронзительный вопль:

– Питер, твой сын лежал в гробу в этой комнате!

– Да. Именно поэтому я считаю, что лучшего места для крещения новой жизни не найти, – ответил он. – Кровь Фреда. Живая кровь. А сам Фред, он уже много лет мертв, Карла. Его тело давно съели черви.

Она вскрикнула и закрыла уши руками. Он наклонился и отвел их.

– Но червям не достались твоя дочь и ребенок твоей дочери. Не важно, откуда он взялся, но он живой. Ты ведешь себя так, будто собираешься ее прогнать, Карла. Что у тебя останется, если ты это сделаешь? Ничего, кроме этой комнаты и мужа, который будет ненавидеть тебя за то, что ты сделала. Если ты это сделаешь, возможно, для тебя умрут все трое – не только Фред, но и мы с Фрэнни.

– Хочу подняться наверх и прилечь, – выдохнула Карла. – Меня тошнит. Думаю, мне лучше прилечь.

– Я тебе помогу, – вызвалась Фрэнни.

– Не смей ко мне прикасаться. Оставайся со своим отцом. Похоже, вы вместе все продумали. Решили, как растоптать меня. Почему бы тебе просто не поселиться в моей гостиной, Фрэнни? Пачкать грязью ковер, швырять угли из камина в мои часы? Почему бы и нет? Почему?

Она начала смеяться и протиснулась мимо отца в коридор. Ее шатало, как пьяную. Питер попытался обнять жену за плечи. Она оскалилась и зашипела на него, словно кошка.

Пока она медленно поднималась по лестнице, опираясь на перила красного дерева, ее смех перешел в рыдания. Такие безутешные и отчаянные, что Фрэнни чуть не закричала, одновременно почувствовав, что ее сейчас вырвет. Лицо отца цветом не отличалось от грязного постельного белья. Наверху Карла обернулась, и ее сильно качнуло. Фрэнни даже испугалась, что сейчас мать скатится вниз. Она посмотрела на них, как будто собиралась что-то сказать, но потом отвернулась. Мгновение спустя дверь ее спальни закрылась, приглушив бурные звуки горя и боли.

Фрэнни и Питер переглянулись, потрясенные. Дедушкины часы продолжали тикать.

– Все образуется. – Голос Питера звучал спокойно. – Она придет в себя.

– Ты уверен? – спросила Фрэнни. Медленно подошла к отцу, прижалась к нему, и он обнял ее одной рукой. – Я в этом сомневаюсь.

– Не важно. Сейчас мы не будем об этом думать.

– Я должна уйти. Она не хочет видеть меня здесь.

– Ты должна остаться. Ты должна быть здесь в тот момент, когда – если – она придет в себя и поймет, что ты по-прежнему нужна ей в этом доме. – Он выдержал паузу. – Что касается меня, я это уже понял, Фрэн.

– Папочка. – Она опустила голову ему на грудь. – Папочка, я чувствую себя такой виноватой, такой виноватой…

– Ш-ш-ш… – Он пригладил волосы дочери. Над ее головой послеполуденный солнечный свет вливался в окна, золотой и недвижный, как в музеях и залах мертвых. – Ш-ш-ш, Фрэнни, я люблю тебя. Я люблю тебя.