Талисман мумии - Брэм Стокер Страница 37

Первые неожиданные слова едва не вынуждают слушателя вздрогнуть, но иногда испуг исчезает, и слушатель приходит в себя, и тут он способен оценить манеру собеседника и содержание его фраз. На этот раз так оно и было. Едва я оправился от испуга, как уже не сомневался в искренности заданного Маргарет вопроса:

– О чем вы разговаривали здесь все это время, мистер Росс? Мне сдается, мистер Корбек рассказывал вам о своих приключениях в поисках светильников. Надеюсь, когда-нибудь вы поведаете и мне об этом, мистер Корбек, но только когда мой бедный отец почувствует себя лучше Я уверена, что он и сам захотел бы мне рассказать обо всем, либо присутствовать при вашем рассказе. – Она быстро глянула на каждого из нас. – Так вы об этом беседовали, когда я вошла? Отлично! Я подожду но надеюсь, долго ждать мне не придется. Меня ужасно расстраивает, что болезнь моего отца никак не проходит. Я чувствую, что нервы у меня сдают, и поэтому решила прогуляться по парку. Надеюсь, мне полегчает. Если вы не против, мистер Росс, я попросила бы вас побыть с отцом. Тогда я буду спокойна.

Я с готовностью поднялся, радуясь тому, что бедная девушка хотя бы на полчаса выйдет на воздух. Она казалась очень усталой и у меня даже кольнуло при виде ее бледных щек. Я отправился в комнату больного и занял свое обычное место. В это время дежурила миссис Грант; мы считали, что днем в комнате достаточно одного человека и когда я вошел, она воспользовалась случаем и вышла, чтобы заняться прочими делами. Шторы были подняты, но окна выходили на север и это смягчало жаркие лучи солнца.

Я долго сидел, размышляя над рассказом Корбека, пытаясь найти связь между этими удивительными событиями, странностями, происходившими в доме. Иногда меня одолевали подозрения, и я сомневался во всех и во всем, и даже в том, о чем мне твердили собственные чувства. Я то и дело вспоминал о предостережениях опытного детектива. Он считал мистера Корбека умным лжецом, а мисс Трелони назвал его сообщницей. Маргарет – сообщница! Наедине с подобным предположением улетучивались всякие сомнения. Каждый раз, когда в моих мыслях возникал ее образ, мелькало ее имя, все события приобретали четкий характер. Я готов был пожертвовать жизнью, лишь бы она была здесь ни при чем! Но меня вывел из благоговейных размышлений, едва ли не из любовных мечтаний, сильный и властный голос:

– Кто вы? И что вы здесь делаете?

Несмотря на все ожидания, касающиеся его пробуждения, никому не приходило в голову, что он может проснуться сразу и полностью владея собой. Я был настолько поражен, что ответил почти машинально:

– Меня зовут Росс. Я наблюдаю за вами! Он казался удивленным, но вскоре в присущей ему манере принялся рассуждать:

– За мной? Что вы подразумеваете? Зачем за мной наблюдать? – Тут взгляд его остановился на собственном плотно перевязанном запястье. Тон его смягчился, стал менее напористым и более спокойным, как у человека, смирившегося с фактами.

– Вы врач?

Я едва не улыбнулся, испытывая облегчение после долгого беспокойства за его жизнь.

– Нет, сэр!

– Но тогда почему вы здесь? Если не врач, то кто вы? – голос его вновь посуровел.

Мысль стремительна, цепь аргументов, на которых должен быть построен мой ответ, пронеслась в моем мозгу быстрее, чем слова слетели с губ. Маргарет! Я должен помнить о Маргарет! Ведь передо мной ее отец, ничего обо мне не знавший. Естественно, его заинтересует и даже обеспокоит тот факт, что дочь его выбрала меня в качестве сиделки у его постели. Обычно отцы несколько ревнуют к выбору дочерей, и поскольку я не рассказал ей о своей любви, мне не пристало делать ничего, что могло бы поставить ее в неловкое положение.

– Я барристер. Но здесь я не как юрист, а просто как друг вашей дочери. Вероятно, она попросила меня прийти потому, что знала о моей профессии и потому что решила, будто вас убили Позднее она сочла меня своим другом и позволила остаться в соответствии с вашим пожеланием о постоянном дежурстве.

Мистер Трелони отличался сообразительностью и был немногословен. Он не сводил с меня глаз и, казалось, читал каждую мою мысль. К моему облегчению, он не стал вдаваться в подробности, приняв, по-видимому, мои слова на веру. Очевидно, у него было что-то на уме, позволяющее принять сказанное на веру Глаза его блеснули и губы чуть шевельнулись, выражая удовлетворение. Он следовал собственному ходу мыслей. Вдруг он сказал:

– Думала, что меня убили! Это было вчера вечером?

– Нет! Четыре дня назад.

Он был удивлен.

Пока мы разговаривали, он сел на постели, а теперь, казалось, готов был из нее выскочить. Однако, он взял себя в руки и откинувшись на подушки, тихо проговорил:

– Расскажите мне все! Все, что знаете. Каждую подробность! Ничего не упускайте. Но погодите: вначале заприте дверь! Прежде, чем я кого-либо увижу, мне хочется узнать каждую мелочь.

Сердце мое екнуло. «Кого-либо увижу!» Меня он, очевидно, считал исключением. Я счел это добрым признаком, принимая мою любовь к его дочери. Я с готовностью подошел к двери и тихо повернул ключ. Когда я вернулся, он снова сидел на постели.

– Говорите! – приказал он.

Я рассказал ему со всеми подробностями, которые только мог вспомнить, обо всем происшедшем после моего появления в доме. Конечно, я ни словом не обмолвился о моих чувствах к Маргарет и говорил лишь о том, что могло быть ему известно. По поводу Корбека я сказал, что он приехал с какими-то лампами, которые разыскивал по его поручению. Затем я рассказал об их пропаже и обнаружении в его доме.

Он слушал с поразительным в данных обстоятельствах самообладанием. Трелони не оставался равнодушен, поскольку глаза его иногда загорались, а сильные пальцы здоровой руки сжимали простыню, стягивая ее складками. Это было особенно заметно, когда я говорил о Корбеке и о том, как светильники нашлись в будуаре. Иногда он бросал отдельные фразы, будто подсознательно комментируя мой рассказ. Таинственные события, больше всего интересующие нас, его, казалось, не интересовали; похоже, он уже знал о них. Больше всего его взволновал мой рассказ о выстрелах сержанта Доу. Пробормотав «Тупица», он быстро глянул в сторону поврежденного шкафчика, всем видом выражая отвращение. Когда я заговорил о тревоге дочери, о ее бесконечной заботе и преданности, он, пожалуй, был весьма тронут. С затаенным изумлением он шептал: «Маргарет! Маргарет!»