Королева Виктория. Охотница на демонов - А. Мурэт Страница 36

Случилось так, что в то утро понедельника, 10 февраля 1840 года, она проснулась оттого, что окна ее спальни сотрясал ветер. Виктория упала духом. Выглянув на улицу, она поняла, что погода расстаралась на день ее свадьбы: шторм!

«Если погода отказывается признавать традиции дня бракосочетания, — заявила она себе, — тогда так поступлю и я», и она отправилась к принцу Альберту в его спальню — несмотря на все протесты и причитания придворных дам, ее приближенных, которые с ужасом всплеснули руками. «О нет, Ваше Величество, это неуместно! Так не полагается! Умоляю Вас не делать этого!» — слышались возгласы.

— Глупости! — сказала она. — Никакая сила на земле не оторвет меня сегодня от него. И, прежде чем отправиться к нему, она велела придворной даме передать ей крохотную коробочку, которая стояла на ее туалетном столике. Осыпав удивленного жениха поцелуями, она взяла его лицо в свои руки и заглянула — глубоко и радостно — ему в глаза.

— Готов? — спросила она.

Он смотрел на нее. «Как никогда раньше, дорогая, — сказал он. — Виктория, сегодня ты сделаешь меня счастливейшим человеком во всем этом мире, ибо я завоевал сердце ангела».

Она раскрыла ему свои объятья, и они обнялись — молча, отчетливо сознавая, что эта их встреча уже сама по себе является нарушением традиции. Но они не могли противостоять тому, что их губы нашли друг друга, и она продлила это мгновение, обхватив руками его голову и погрузив пальцы в его волосы. Время, казалось, в этот миг остановилось для Виктории. Каждый нерв, все ее чувства были стянуты в тугой узел этим поцелуем.

Наконец они разомкнули объятия, и она невольно опустила глаза, ошеломленная тем, с какой силой страсть рванулась из ее тела. Она тяжело дышала, и в комнате слышался только этот звук, если не считать дождя, барабанившего в окно.

— Альберт, — сказала она, — у меня кое-что есть для тебя. — И она передала ему кольцо, которое он принял, и глаза его засияли.

— Альберт, я хочу, чтобы у нас никогда не было секретов друг от друга.

Теперь уже он взял ее лицо в свои руки. «Мы теперь вместе, Виктория, — ответил он. — Отныне для нас нет ничего, чем мы не смогли бы поделиться друг с другом».

Потом все шло своим чередом: ее причесали, разделив волосы пробором и уложив их над ушами; надели на нее белое атласное платье, обшитое кружевами; шею украсило бриллиантовое ожерелье, к платью прикололи сапфировую брошь с алмазами, которую ей подарил возлюбленный, ее Альберт.

— Как вы считаете, Лезен, хорошо ли, что я в белом? — спросила она баронессу. — Я выбрала его только потому, что это идет к кружеву, но меня беспокоит, что белое сейчас непопулярно.

— Вы выглядите прекрасно, сударыня, — ответила ее главная придворная дама, — уверена, Вы создадите моду на него.

— Скорее всего, мне предстоит вызвать паническое бегство от зеленого, — подумала королева: она опасалась, что ее народ не простил ей прежних ошибок, но еще больше боялась, что ее свадьба пройдет незамеченной и что ей придется катить в своей карете к дворцу Сент-Джеймс по пустым, равнодушным улицам.

Она очень сильно ошиблась. Точно так, как и в день ее коронации, вдоль улиц теснились толпы улыбавшихся людей, они приветственно махали ей, и она обнаружила, что ей приходится сдерживать слезы счастья и благодарности, когда она отвечала на эти приветствия. Она поворачивалась к ним, и ее бриллианты сверкали на солнце, которое словно бы ждало достойного случая, чтобы выглянуть и омыть их всех своим теплым жаром, прогнав прочь ветер и высушив следы дождя. Это была погода для Королевы.

После церемонии бракосочетания во дворце последовал свадебный завтрак; перед ним у них было несколько минут, чтобы побыть вместе — их первые мгновения наедине в качестве мужа и жены. Потом они отправились в Виндзорский замок — по улицам, все еще заполненным людьми, желавшими им счастья, пока, наконец, много позже они не остались одни, и он придвинул высокий табурет вплотную к кровати, и прижал ее к себе, и они поцеловались. На следующее утро, проснувшись (хотя спать им почти не пришлось), она повернулась, чтобы посмотреть на Альберта и едва поборола желание его разбудить. Позже она записала в дневнике фразу «он выглядел таким прекрасным, рубашка была расстегнута, обнажая его шею, и это было так красиво».

Короче, они были безумно счастливы, и живи они на необитаемом острове — с населением из двух человек, — вряд ли между ними возникла бы хоть малейшая размолвка.

Однако Викторию призывали ее обязанности. Они нависали над ними. Их медовый месяц был таким коротким, всего три дня, и под его конец — долг призывал — в отношениях семейной пары обнаружились проблемы.

Например, она узнала, что принца Альберта раздражало, что он не получил полного доверия у нее как монарха. Когда она встретилась с лордом Мельбурном для обсуждения государственных дел, принца Альберта не пригласили присоединиться к ним, ему также не разрешалось заглядывать в бумаги государственной важности, которые отнимали так много ее времени — не говоря уже о том, что ей было рекомендовано не сообщать ему об угрозе со стороны демонов.

Иногда они спорили по этому поводу. «Мой дорогой, мой любимый, — сказала она однажды в одну из таких бесед, стараясь успокоить своего мужа, который вдобавок к ощущению, что он лишний, чувствовал еще тоску по родине, — англичане могут испытывать такую ревность к иностранцу, что они воспринимают его как вмешательство в управление их страной». (И пару раз она вспоминала видение юного Джона Брауна.)

Впрочем, это были мелкие пустяки, и Виктория говорила себе, что она, скорее всего, только из-за своей очевидной молодости и возможной неопытности в роли монарха придает им больше значения, нежели они того стоят. Это ведь были всего лишь проблемы роста; они скоро, так или иначе, закончатся, и они несоизмеримо малы в сравнении с той великой любовью, которая продолжала расцветать между ними. Иногда она только и ждала, когда закроет дверь в их комнату, положит голову к нему на грудь, и уже будет не королевой Викторией, правительницей Британской империи, а просто Викторией, женой Альберта. И она чувствовала, что в мире нет ничего, что дало бы ей большее удовольствие, и те моменты были самыми счастливыми в ее жизни, и за них ей следует вечно благодарить судьбу. Ничто, думала она, не может омрачить это счастье.