Дочь колдуна - Вера Крыжановская Страница 36

– Вон там, – сказал мне проводник, – в крайнем доме с зелеными ставнями живет старый пастух Номинуа. Правда, он – колдун, а все-таки, несмотря на это, хороший человек и к тому же знахарь. Он многих излечил и поможет молодой барышне.

Я тотчас согласилась. Колдовству я не верила, разумеется, но иногда ведь некоторые деревенские средства бывают целебны. Может быть, и счастливый случай привел туда. Пастух, – высокий старик с морщинистым лицом и крючковатым носом, – был дома; он помог внести Милу и положить на постель. Долго осматривал он ее, качал головой и наконец сказал, глядя на меня недобрым, проницательным взглядом маленьких черных глаз:

– Девочка ваша – дьявольский ублюдок, дочь вампира и живой женщины…

Взрыв гомерического смеха присутствующих прервал г-жу Морель. Масалитинов и Филипп Николаевич смеялись до слез; один адмирал ограничился слабой улыбкой, поглаживая бороду. Когда прошел веселый порыв, стали просить рассказчицу продолжать. Она также очень смеялась и, вытирая глаза, начала:

– Вы поймете, что меня ошеломило такое заявление, а кроме того, я так обозлилась, что готова была прибить старого дурака, осмелившегося оскорбить невинного ребенка. Но он нимало не смутился и сказал спокойно:

– Не сердитесь, сударыня, я говорю так, чтобы вы про то знали, а она все равно не слышит. Надо давать ей пить свежую кровь черной овцы и на ночь класть в постель морских свинок. Это придаст ей жизненную силу.

Он вышел и вскоре вернулся, неся большую кружку парной крови. Поставив ее под нос Миле, он приказал мне посадить ее. Минуту спустя та открыла глаза, с жадностью выпила кружку и действительно ожила. По возвращении в Париж, я советовалась с нашим доктором господином Бонпером и описала случай с пастухом.

Он расхохотался сначала, а потом сказал, что для людей анемичных, действительно свежая кровь очень полезное средство, но большинство больных отказываются пить ее вследствие внушаемого ею отвращения. Он прибавил, что если Мила в состоянии пить кровь, то он только одобряет это, а что цвет овцы не имеет, разумеется, никакого значения в смысле полезности крови. Что касается морских свинок, то это симпатическое, старинное средство и, во всяком случае, безобидное.

– Но почему же вы пожелали сегодня крови черной именно овцы? Белые и у нас есть здесь, – спросил Замятин.

– Странно, если хотите, но я убедилась, что кровь черных овец лучше действует на нее; от крови белых у нее делается тошнота, а иногда даже и рвота.

– Может быть, это тоже симпатическое действие? Ведь доказала же наука, что цвет имеет очень сильное влияние на человеческий организм. Очевидно, белый цвет реагирует как-нибудь на чрезвычайно впечатлительный организм Людмилы Вячеславовны.

– Вот, вот. Вы угадали. Я припоминаю теперь, что Мила с детства не любила белых платьев.

Затем разговор зашел о влиянии цветов на болезни, например, красного при лечении оспы, но профессор не принимал в нем участия, видимо занятый своими мыслями.

Доктор Бибер был трудоспособный, но ограниченный немец, которого занятия «точной наукой» еще более укрепили в материалистических убеждениях; но, не довольствуясь тем, что сам ни во что не верил, он не терпел, когда другие не разделяли его воззрений; а признавал он только то, что можно взвесить и высчитать.

– Нет! – неожиданно воскликнул он, перебивая разговор. – Я не могу забыть этого идиота, бретанского пастуха! Кто скажет, что в конце 19-го века найдутся, – не у папуасов каких-нибудь, – а в Европе люди, которые верят в привидения, лавров, вампиров и чертовых ублюдков? Это не слыхано, невероятно, возмутительно! Когда же наконец удастся «науке» рассеять тьму непроходимого невежества и искоренить «предрассудки», позорящие современное человечество.

– Ах! Как вы правы, Франц Готлибович! – горячо отозвался Масалитинов. – Суеверие – это нечто ужасное и главное – заразительное, а это еще того хуже. Слушая россказни о разных невероятных историях, в конце концов, не знаешь, чему верить.

– Раз навсегда надо быть уверенным в том, что кто рассказывает подобные истории – просто лгуны, а те, кто верит им, либо дураки, либо полоумные! – запальчиво воскликнул профессор.

– О! Как вы жестоки, профессор! Лгуны и полоумные?! Какой суровый приговор всякому, кто верит… не в «сверхъестественное», которое не существует, прибавлю, а в факты, еще не объясненные, наукой, и силы, столь же пока нам неизвестные, как двести лет тому назад непонятны были электричество, Рентгеновские лучи и спектральный анализ. Не говоря уже о том, что так называемые «суеверия» – стары, как мир, но в древности все общество верило этим явлениям, а между тем в среде своей оно имело таких светочей человечества, как Сократ, Пифагор, Платон, и т. д. – возразил Ведринский и прибавил: – Названия изменились, а не объекты, которые они обозначали. Тифон, – бог зла у древних, – это диавол, или, если желаете, злые духи под сим общим названием; равно как Аменти и ад представляют собой их жилище. Существование же злых духов было признано самыми высокочтимыми святыми.

Даже в тиши своих келий, или в пустынях, во время пламенной молитвы, перед этими высшими существами являлись демоны и с такой силой и упорством искушали их, что лишь своей непоколебимой верой да могучей волей могли они изгонять этих негодных тварей.

Профессор рассыпался презрительным смехом и ответил, ухмыляясь:

– Когда вы захотите спорить на эту тему, Георгий Львович, советую вам никогда не приводить вашего последнего аргумента, т. е. видений святых. Эти великие… оригиналы, проводившие жизнь в бездействии и лености, распевая не приносившие никому пользы псалмы, были, несомненно, фанатики, которые, благодаря постоянному одиночеству, особенно склонны к галлюцинациям. Мое же убеждение таково, что человек всегда остается человеком, даже в пустыне, а насильственно усыпленные инстинкты природы, или страсти, порождают соблазнительные картины, которые, являясь им в образе искусителей, олицетворяли бушевавшие в глубине существа неудовлетворенные желания. Что же касается суеверий в древности, то они ничего не доказывают, а заблуждение не становится почтеннее оттого только, что оно старо. Наконец, скажу вам, что все эти истории о «привидениях», «призраках», «демонах» и «колдунах» пустая болтовня, потому что ни одна из них никогда не была проверена и подтверждена серьезными и достойными доверия лицами.

– В этом вы ошибаетесь, профессор. Есть много удивительных случаев видений и даже фактов черной магии, которые были не только засвидетельствованы уважаемыми лицами, но даже подтверждены протоколами, – спокойно проговорил адмирал.

– И вы можете привести мне хоть одну такую занесенную в протокол историю? – с насмешкой спросил профессор.

– Несомненно. Знаете ли вы, например, историю видения шведского короля Карла XI?

– Нет, и сознаюсь в своем невежестве, так как никогда не интересовался этими… неуловимыми темами, – улыбаясь ответил профессор.

– История этого пророческого видения Карла запротоколирована в присутствии короля и документ этот сохраняется в государственном шведском архиве. Вот он вкратце. В ночь на 17 сентября 1676 года король, будучи нездоров, лежал в постели и около него находился канцлер Бьелке. В половине двенадцатого ночи король проснулся и, случайно взглянув по направлению окна, увидел большой свет в зале генеральных штатов, расположенной в противоположной части здания. Он указал на этот свет канцлеру и высказал опасение, не пожар ли там? Но канцлер уверил его, что виденное освещение было отражением лунного света на стеклах. Король не возражал и старался снова заснуть, но не мог; а когда, немного спустя, пришел советник Бьелке, родственник канцлера, узнать о здоровье короля, то опять увидели непонятный свет в той же зале, напротив. На вопрос, не знает ли советник чего-либо про пожар, тот тоже стал уверять короля, что это простое отражение на стеклах. Но на этот раз король уже не поверил их объяснениям, так как видел, что в зале двигались человеческие фигуры, а потому заключил, что случилось нечто необыкновенное. Король встал, надел туфли и халат.