Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу Страница 34

То, что предполагалось как визит накоротке, растянулось на куда более долгое пребывание – почти на два дня. Что-то странное произошло с течением времени в ином месте: прошла почти полная неделя. Там мы пересматривали расписание посещений Ивонной врача, чтобы дать ей возможность попробовать себя в весенних забегах. Она создала команду. Мы с ее отцом повезли ее на праздничный ужин в «Плаца Дайнер».

Когда я оторвалась от книги на этот раз, у моего отражения в зеркале стало больше седины, появились заметные морщины на лбу, возле рта. Вернулось гриппозное состояние, еще хуже, чем было. Не скажу, что от вида своего я не вздрагивала, но удивление длилось недолго. Я привела себя в порядок, хорошо поела и вновь вернулась к «Восполнению», к тому, что уже начала считать своей подлинной жизнью.

Я следила за тем, как моя дочь выигрывает забеги. Помогала ей выбрать платье для выпускного. Видела, как позже ее включили в команду университета. Мы проделали семейное путешествие во Францию. Я помогала ей выбрать вуз. Она остановилась на Пенроузе, где углубленно занималась экономикой. Закончила колледж, переехала в город, работала в некоммерческой организации. Перешла оттуда на работу в ООН. Встретила парня из Кении. Отцу ее парень вполне понравился, мне с ним никак не удавалось поговорить всерьез. Впрочем, Ивонна была счастлива с ним, так что, когда она заехала сообщить, что они обручились, я кричала и изображала восторженную мамашу. Я боялась, что они уедут в Найроби, где жила его родня. Они не уехали, а обосновались в Уэстчестере. У них было двое детей: девочка, Тоня, и мальчик, Рубен. Все трое, а потом и четверо приезжали на праздники, а мы с отцом Ивонны наведывались к ним так часто, как только могли, не испытывая их терпения.

– Ну, разве не говорит во мне чья-то бабушка? – улыбнулась Минерва. – О той жизни я могу целый день рассказывать. А эта жизнь… что сказать, она не так приятна. Изменения в моей наружности очевидны: люди, с которыми я двадцать лет проработала бок о бок, не узнают меня. Большую часть из последних шести месяцев я промучилась с болями. Во-первых, артрит, от которого мои бедра и плечи огнем горят. Аспирин помогает на время, потом мне приходится записываться к врачу. В кабинете своей докторши я частый посетитель: так и кажется, что если я не с Ивонной, значит, я у доктора Цитеры. Она выписала мне рецепт на что-то, снимающее боль в суставах, а еще на какую-то кальциевую добавку от остеопороза, который сама же и выявила. Мои кости обратились в горючий хворост. А вскоре после этого дали о себе знать почки, а сахар в крови взлетел как угорелый. Пью еще больше пилюль, и это как-то помогает бороться со всеми болячками, однако никакие пилюли ничего не могут поделать с атрофией моих мышц, я таю, как лед под солнцем. Врач мой убеждена, что я страдаю от патологического состояния, являющегося корневой причиной всего остального, одно из тех редких заболеваний, что вызывают преждевременное старение. Когда анализы состояния моей печени вернулись плохими, д-р Цетера отправила меня в Олбанский медицинский центр на консультацию к специалисту. Я благодарна ей за заботу, правду сказать, мне не по себе от невозможности сказать ей, что она права: у всех моих расстройств один общий источник. Впрочем, какое бы благо свершилось, если бы объяснила я свое телесное дряхление следствием продолжающегося общения с книгой, страницы которой были нарезаны с невообразимого ока? Врач добавила бы к списку моих симптомов еще и слабоумие. Как смогла по-доброму, я отказалась от поездки в Олбани, бормоча извечное старушечье присловье про то, что мое время ехать придет, когда наступит мое время уходить, его я часто слышала от своей бабушки в последние месяцы ее жизни. Радости врачу это не доставило, но к решению моему она отнеслась уважительно.

Теперь… теперь вопрос стоял в том, сколько еще времени удастся мне побыть с моей дочерью, прежде чем тело откажется мне служить. Я надеялась увидеть, как внучка моя закончит школу. Если же не получится… – Минерва пожала плечами. – Боль сделалась постоянной, дошло до того, что она следует за мной в иную жизнь. Ивонна заметила, как я морщусь, повела меня к тамошнему врачу. Он взял пробы на рак. И ему тоже я не могла сказать правду. Или, коли на то пошло, Ивонне: последнее, чего мне хотелось бы в том времени, где мы были с ней вместе, чтобы она проводила это время в беспокойстве оттого, что я потеряла разум.

– Мне подумалось, – сказала Минерва, – вдруг, под самый конец, что были и другие пути в моей жизни, по каким можно было бы пройтись, другие возможности, какие могла бы мне позволить книга. Может быть, если бы я знала, как ею надо пользоваться, то сумела бы и кое-что другое пережить. Знаете, когда я в школе училась, то одно время собиралась стать олимпийской чемпионкой по фехтованию? Я выступала на первенстве США, выигрывала больше, чем терпела поражение. Могла бы я заглянуть в ту жизнь? Или время, упущенное мною с Ивонной, было единственным, которое мне было суждено видеть всегда?

– Сейчас поздновато беспокоиться об этом, мне кажется.

Каким бы ни было выражение моего лица, глянув на него, Минерва расхохоталась. Я смутился, покраснел, взгляд потупил.

– Простите, – пробормотал.

– Не тревожьтесь, – отозвалась она. – Я не настолько далеко зашла, чтоб не понимать, как все это звучит. Благодарна вам, что выслушали. Думаю, мне нужно было услышать, как я рассказываю кому-то эту историю до того… пока я все еще в силах.

– Вы…

– Вы ничего не сможете поделать… ничто не в ваших силах. Даже если бы я больше никогда не открывала эту книгу, дни мои оказались бы сочтены. И мне лучше бы провести их с моей дочерью.

– Но ведь…

– Вы сами найдете, как выйти отсюда. Передайте мои наилучшие пожелания вашей жене.

Взгляд ее уже блуждал, перебираясь на лежавшую у нее на коленях книгу. Я встал, сказал:

– Мы еще увидимся, – и пошел к двери из квартиры на ногах, затекших от такого долгого сидения. Мне распирало череп от забивших его иллюзий Минервы. Прелесть сложенного ею рассказа мешалась с чистой печалью из-за ее гаснущего великолепного рассудка. Уже взявшись за ручку двери, я остановился, охваченный ощущением вины, что оставляю человека в таком состоянии в одиночестве. Я обернулся и поспешил обратно в гостиную, губы мои сами собою складывались в готовность принести извинения.

Слова замерли, не слетев с них, при виде Минервы. Она обеими руками держала книгу, наклоненную вперед, шея женщины склонялась над страницами. Со своего места я видел, что раскрытые страницы и в самом деле были чисты. Они подрагивали, словно были из вещества менее плотного, чем бумага. Со страницы справа от Минервы к ее правому глазу тянулась тоненькая белая трубочка, погружаясь в глаз. Со страницы слева еще одна такая трубочка тянулась к основанию ее горла, проникая там под кожу. Пока я смотрел, Минерва исчезала, становясь все менее и менее отчетливой, а белые трубочки и страницы книги наполнялись бледным светом. Сквозь ее силуэт я видел в отдалении похожее на сад пространство, мириады его тропинок, выходящих одна из другой и образующих узор слишком пространный и сложный, чтобы его узреть целиком, и по каждой тропинке шагала одна ипостась Минервы Бэйкер.