Режим черной магии - Ким Харрисон Страница 34

— Не знаю я уже, — сказала я наконец. — Он сейчас тоже под прицелом, и у него есть гораздо более дешевые способы отравить мне жизнь.

Айви негромко хмыкнула и положила рядом с собой «Нэнси Дрю» с загнутой страницей. Уж как бы ни хотелось мне верить, будто он не говорил ковену о моей способности оживлять магию демонов, все же хватит уже быть дурой. Куда проще поверить, что это одна из его хорошо проработанных интриг. Проще — да, но умнее ли? Ведь если Трент им не сказал, значит, это сделал кто-то другой, а кто — ума не приложу. Логика подсказывала, что это сделал он, но если бы я была логичной, то активизировала бы фамилиарскую связь между нами, и был бы он у меня шелковый. А я вместо того его спасала дорогой для себя ценой, повинуясь какому-то идиотскому нутряному чувству. Почему — до сих пор не знаю.

И снова мой взгляд упал на коробку, будто там где-то заключался ответ.

— А ты не хочешь применить чары Пандоры и выяснить?

Я уставилась на Айви. Забыла даже, что они у меня есть.

— Ты думаешь, это что-то еще с лагерных времен?

— Он говорил, что может тебе их сделать, если нужное тебе воспоминание — о лагере или о твоем отце. Ну, он же и сделал.

— Ты спятила! — воскликнула я, но она лишь покачала головой, улыбаясь. И коснулась взглядом закрытой коробки.

— Помнишь ты это или нет, но ваши с Трентом контры идут издавна. Я думаю, стоит выяснить, твое интуитивное неприятие связано с чем-то реальным — или с детской ссорой из-за копытного крючка. Как ты считаешь?

Ну, если так ставить вопрос…

Издалека, из гостиной, донесся повышенный в гневе мужской голос. Я посмотрела на верхний ящик, куда сунула чары Трента, и подавила некую дрожь. Мне нужно знать, могу ли я ему верить, и не поверхностно как-то, а в серьезных делах. Я должна знать, почему при моей неприязни я все же рисковала жизнью ради его бесполезной шкуры. Значит, придется пустить в ход его чары Пандоры.

У меня зачастил пульс, я спустила ноги с кровати, вздрогнув от боли в коленях. Уж если это делать, то лучше сейчас, пока все пикси подглядывают за перепалкой Пирса и Ника.

— Ладно, но если я убьюсь, виновата будешь ты.

Подойдя к комоду, я выдвинула верхний ящик.

Может быть, это воспоминание об отце.

— Э-э… — начала Айви, и я увидела в ее глазах тревогу.

— Шучу, — ответила я. — Эта штука прошла тест на смертельную магию. На твоих глазах, кстати.

— Да не в этом дело. Ты хранишь ее в ящике с бельем?

Я замялась, сама не поняв, что меня смутило.

— А ты где хранишь эльфийскую магию? — огрызнулась я, и тут мои пальцы нашли гладкий узловатый жгут из плетеного конского волоса размером с браслет. В нарастающем нетерпении я вытащила амулет наружу.

Вместе с Айви мы уставились на эту невинную вещицу. Узлы, сплетенные из серебристого и черного волоса, под пальцами ощущались твердо. От излучаемой мощи покалывало подушечки пальцев. Эльфийская магия — неукрощенная, непредсказуемая. Работа Трента, а уж насколько он искусен или коварен — я не знаю. Знание — сила. Поморщившись, я тронула первый узел. Незнание — блаженство.

Но любопытство — пусть оно и сгубило кошку — все же царь. С бьющимся сердцем я сняла коробку с кровати и села.

— Ты не уйдешь? — спросила я, чувствуя, что сдрейфила, и Айви покачала головой.

Получив это заверение, я развязала первый из трех узлов.

Мокрые волосы будто зашевелились, лицо обдало жаром — это во мне поднялась эльфийская магия, отдающая опавшими листьями и прохладным осенним воздухом.

— Все в порядке?

Я кивнула:

— Эта магия забавно ощущается. Как станиоль.

Она выдохнула, встала — шевельнулась кровать, — сложила руки на груди. Необычная для нее демонстрация тревоги, которую я вполне понимала. Собравшись с духом, я развязала второй узел. Мысли запрыгали, дыхание участилось. Остановиться сейчас — значило бы разбить чары, и я развязала третий узел. От необычной усталости пальцы дрожали. Надеюсь, это не было ошибкой.

С долгим вдохом я посмотрела на Айви, и было чувство, будто я проваливаюсь внутрь себя, как Алиса в кроличью нору. Я знала, что сижу у себя на кровати, но вокруг были птицы, тихо пофыркивали лошади. Двойное ощущение реальности и памяти было непривычным, но навеянное чарами стало брать верх.

— Боже мой, Айви, тут тепло, — прошептала я, закрывая глаза и уходя в сон — нет, не в сон. В воспоминание. Я стала маленькой, мягкая кровать превратилась в жесткий деревянный пол. Усталость, привычная и ненавистная, овладевала мной, растворяя кости, подобно яду. Воспоминания половинились, и будто забывая все, что знала, я… я вспоминала.

Пульс забился быстро, как в детстве, заспешил, и я открыла глаза в полумраке лагерных конюшен.

Шмыгая носом, я плотнее свернулась калачиком. В нос ударяло сырой соломой, лошадиным навозом и потной кожаной сбруей. А я старалась не плакать. Ой, хреново. Ой, как же хреново! Я-то думала, Жасмин Трента терпеть не может, а оказывается, он ей нравится. Нравится, да! А мне откуда было знать? Она только и делала, что на него жаловалась.

Конь топнул, и я зарылась в угол, завернувшись в синее одеяло, чтобы меня видно не было. Никогда не видела, чтобы кто-то ездил на этом лошадином чудище.

Конь не возражал, что я сюда залезла. Очень я злилась. Мы с Жасмин никогда не ссорились, но когда я узнала, что она мне наврала, где ее носило, вот тут я не выдержала. Она пошли прогуляться под луной с этим богатеньким мальчиком, а меня оставила на нижней половине нашей двухэтажной кровати слушать, как все рассказывают про первый поцелуй, которого у меня не было, и она это знала. А еще подруга называется!

Я задержала дыхание, чтобы не разреветься, обхватила руками колени. Это все Трент виноват, задавака и воображала.

Я понуро разглядывала собственные шнурки, когда вдруг у широко раскрытой двери послышались шаги. Я застыла. Мимо прошли двое, тихо разговаривая, а кто — я за высокой стенкой не видела. Но это были ребята — не лаборанты, переодетые воспитателями или конюхами, меня искали.

Конь рядом со мной заржал. Насторожив уши, высунул голову над воротами.

Черт побери, подумала я, узнав голос. Стэнли был здесь уже три дня, все время ошиваясь с Трентом. И в прошлый раз он здесь был, умудрившись на второй день вывихнуть Тренту лодыжку на соревнованиях по бегу. В этом году он сломал Тренту руку на гребной регате — совершенно случайно ударил веслом по руке — и конец гонке. Стэнли не любит проигрывать. И если он сейчас в конюшне, то с ним Трент.

Голос Стэнли стал удаляться, напевая «Любовную песню для вампира» и меняя на ходу слова на что-то очень грубое. Я с облегчением выдохнула, когда они ушли в противоположное крыло конюшни, но конь надо мной так и держал уши настороженными.